Беатрикс Маннель - Затерянный остров Страница 2

И только однажды все было совсем иначе, а именно, в тот день, когда она впервые увидела голубые флаконы. В первое мгновение, когда Паула увидела их, она подумала о лазуритах, так как у ее матери было колье из этих камней, которое ей привез отец из командировки на Байкал. Однако ее мать никогда не надевала это колье, так как она предпочитала украшения из граната или гагата в стиле королевы Виктории, вызывающей у нее восхищение.

Но Паула любила лазурь этих камней и украдкой надевала колье, когда они с ее старшим братом разыгрывали любовную историю кайзера Вильгельма I и княжны Элизы Радзивилл[1].

День, который впоследствии Паула стала называть своим «лазуритовым днем», начался с того, что непослушные темные волосы Паулы были расчесаны на пробор, заплетены в длинные косы и впервые заколоты на затылке. В этот день ее мать лично проследила за нарядом дочери и убедилась в том, что та правильно надела свой первый корсаж с креплением из китового уса. Кроме этого, на Пауле была светло-зеленая юбка с вплетенными темно-зелеными бутонами розы из той же ткани, что и юбка ее матери, которая, однако, была украшена еще и многочисленными бежевыми кружевными воланами и черными бархатными лентами. И, конечно же, она была драпирована. На них были также узкие блузы из батиста с высокими воротниками, причем блузу матери на запястьях украшала кайма. На фоне своей матери, обладательницы плавных женских форм, худощавая Паула казалась ужасным «синим чулком», и в этом отношении ничто не изменилось даже после ее замужества. Но в этот день от замужества ее отделяли три года, и она даже не догадывалась, как скоро ее жизни предстоит измениться.

Это было 6 июня 1872 года, ее четырнадцатый день рождения. Отец с любовью расцеловал ее в щеки, щекоча при этом своей бородой а-ля кайзер Вильгельм, и поздравил ее.

Тогда они еще жили на большой вилле в Швабинге, где подарок Паулы ждал ее в столовой на буфете из темного дуба. Там стояли три пустых флакона из голубого стекла с серебряными замочками. Они казались Пауле таинственными и одновременно с этим необычайно простыми — в этой вычурной комнате, в которой каждый сантиметр был украшен воланами, кисточками, бахромой, ленточками, коврами и покрывалами.

— Вот и твой подарок, — добродушно пробормотал отец, указывая на флаконы, и ей уже можно было не сдерживать свое нетерпение. Рядом с флаконом лежала толстая книга в засаленном мягком кожаном переплете. Наконец-то ей подарили книгу на день рождения!

— Это все от твоей бабушки Матильды, — добавила мать, которая смотрела на книгу и флаконы так, будто к ним прилипла зараза.

До сих пор Паула ни слова не слышала об этой бабушке. Она знала исключительно бабушку Йозефу, мать отца, сердитую женщину, которую она не любила и у которой был большой крестьянский двор с дойными коровами, расположенный выше озера Кенигзее. Бабушка вела хозяйство совсем одна, так как дедушка исчез вскоре после рождения отца Паулы. Вместе со своим старшим братом Йоханнесом Карлом и младшим братом Густавом Паула каждый год вынуждена была проводить там четыре недели в августе.

И вот теперь появилась еще одна бабушка. Паула в тот момент не знала, что ей думать об этом. Чего доброго, эта бабушка еще строже и имеет еще более скверное чувство юмора, чем Йозефа.

Паула опустила задумчивый взгляд на светящиеся флаконы и спросила себя, что же может представлять собой наследство Йозефы. Возможно, кувшин для молока, бочонок для масла или платок для хлеба, да еще Библия с вышитой крестиком обложкой: в любом случае, что-то бесполезное. Практичными эти стеклянные сосуды не выглядели. Паула подошла к ним ближе. Может, они и бесполезные, но они были прекрасны. Из каждого пустого флакона исходил аромат, абсолютно не похожий на привычные ароматы этого дома. Ее мать терпеть не могла розовое масло, сладость которого она считала восточной, а следовательно, и неприемлемой.

Паула улыбнулась. Тогда она совершенно не могла понять, почему восточное должно быть неприемлемым. До этого особенного дня Паула была знакома только с нежными цветочными ароматами резеды, фиалки и лаванды.

— И где живет бабушка Матильда? — спросила Паула, не отводя взгляд от голубых флаконов. — Почему мы никогда не были у нее?

— Бабушка Матильда уже давно умерла, никто не знает точно, где и когда.

Голос матери звучал так, будто это был позор, который на нее навлекли, чтобы унизить ее. Отец вмешался, потеребил свою бороду и дружелюбно улыбнулся Пауле.

— Но шесть лет назад мы получили ее наследство.

Паула с удивлением посмотрела на мать.

— Почему это наследство достанется мне, мама?

Мать так резко вздернула плечами, что воланы ее широких рукавов растрепались. Отец Паулы подошел поближе к своей жене Флоренс, успокаивающе положил руку ей на плечо и объяснил Пауле, что наследство Матильды перешло к ней, поскольку мать не хочет его принимать. Он погладил Флоренс по спине.

— Дорогая, Матильда мертва, ты должна в конце концов заключить мир с ней.

Мать Паулы оцепенела под его прикосновениями, повернулась к нему и выдавила из себя улыбку.

— Людвиг, мой дорогой супруг, ты, конечно же, прав, как и всегда. Итак, Паула Виктория, если уж это так неизбежно… Твоя бабушка Матильда была немкой из Эльзаса, которая, руководствуясь своей неутолимой жаждой приключений, вышла замуж за французского художника Копаля, чтобы поехать с ним на Мадагаскар. Ее вина в том, что мне пришлось расти среди одичалых пиратов, и я слишком поздно узнала, что подобает молодой девушке и что она должна знать о мире. Ты можешь радоваться, что у тебя есть мать, которой не в чем себя упрекнуть относительно воспитания своей дочери.

В этот момент мать прикоснулась вышитым кружевным платком к векам, будто она плакала, хотя ее глаза были совершенно сухие. Пауле показалось, что она слышала, как мать при этом что-то пробормотала, и это звучало похоже на «…не говоря уже о ее склонности к скандалам».

В полном недоумении Паула смотрела на свою мать, будто видела ее впервые. Скандалы! Выросла у пиратов! Это намного более романтично, чем роман «Грозовой перевал», который она как раз недавно тайком прочла ночью, запоем. Ничто в ее абсолютно правильной матери не выдавало и следа подобных приключений.

И Паула почувствовала, что матери не хочется говорить о своей прежней жизни.

— Короче говоря, твоя бабушка была совершенно невыносимым человеком. И если бы твой отец не настоял, то мы сегодня о ней не заговорили бы. — Яростным движением она указала на флаконы. — Я все сожгла бы!

— Нехорошо отрицать свои корни, какими бы они ни были. Нельзя от них отрекаться, они такие, какие есть, — пробормотал ее супруг и принялся зажигать свою трубку, хотя вслед за этим должны были последовать очередные сетования его жены.