Клара Моисеева - Звезды мудрого Бируни Страница 2

Якуб не соглашался с отцом, но не прекословил ему. Юноша знал, что отец не поймет его. Мухаммад ал-Хасияд постоянно внушал сыну, что торговля – это лучшее занятие для праведного мусульманина. Якуб думал иначе и потому был сдержан в беседе с отцом. Он умолк, притворившись спящим. Однако разговор этот огорчил юношу. Он понимал, что теперь ему уже не вернуться в медресе к старому мударису. Где же он добудет книги? И в медресе нелегко было получить книгу. Все зависело от мудариса: посчитает ли он нужным осчастливить одного из многих любопытствующих юношей. Когда старый мударис бывал в добром настроении, он мог даже сделать недозволенное: он мог дать книжечку стихов. Так случилось, что Якуб получил томик Рудаки и потихоньку списал полюбившиеся ему стихи. Он сделал это втайне от всех. Не полагалось в медресе заниматься стихами… «Как же будет теперь без мудариса?» – думал Якуб. Сейчас ему еще больше прежнего хочется приблизиться к книгам. Может быть, в них он найдет ответы на вопросы, что возникли во время долгого пути? Хотелось бы узнать о людях, которых он повстречал в чужих странах. В медресе Якуб слышал, что всякий царь заботится о том, чтобы деяния его были записаны. А если при каждом царе есть мудрец, который ведет летопись царских дел и событий, то, наверно, найдутся книги о царях булгар? Прочесть бы такую книгу и узнать о толстом, пузатом царе булгар! Да еще о том великане, которого никто не видел, а почему-то все говорят о нем. Еще в Бухаре, когда сверстники Якуба из медресе узнали о предстоящем путешествии Мухаммада с сыном, они сказали:

«Посмотри, Якуб, на великана да смерь: в самом ли деле он двенадцати локтей росту, с головой больше медного котла и носом больше четверти?»

И на базаре в Булгаре люди говорили, будто такой великан был когда-то в их царстве, да умер. А старики вспоминали, что кто-то видел великана и был он добрый, никого не обижал, хоть и страшил людей своим видом. И еще Якубу вспомнился тот знатный человек, которого так богато хоронили на берегу большой реки. Люди говорили, что душа умершего вместе с дымом улетела на небо. Где же она поместилась там? Хотелось бы знать, почему этого человека одели в драгоценные одежды, почему воздвигли ему золотой шатер на деревянной ладье? Почему умертвили невольницу, которая должна была вместе с ним уйти на небо? Не пожалели золотых украшений, добрых коней и всякой еды – все сложили к ногам умершего, а потом подожгли ладью. Зачем все это? Может быть, где в книге написано?..

Кутаясь в тонкий короткий халат и ежась от ночной прохлады, Якуб все думал о виденном и все старался сам себе объяснить, почему эти чужеземцы так неразумно поступают. «Торговать хорошо, – думал Якуб, – но учиться, может быть, еще лучше?.. И как понять отца? То он говорит, что учение помогло ему раскрыть глаза, снять пелену незнания, а то вдруг велит покинуть медресе и пойти торговать шелками. Плохо мне, что нет у меня братьев, – думал Якуб, – некому отцу помогать. И еще плохо, что отец книг не читал. А если бы он прочел стихи Рудаки, он бы так не рассуждал. Старый мудрый Рудаки хорошо сказал:

С тех пор как мир возник во мгле,Еще никто на всей землеНе предавался сожаленьюО том, что отдал жизнь ученью.Мобеды[3] всех земных племенНа всех наречьях всех временПознанья путь хвалой венчалиИ на скрижалях начертали:„Познанье – сердца яркий свет,Защита от житейских бед“.[4]

Верные слова. Чем больше видишь и понимаешь, тем лучше сознаешь, что учение таит в себе великую силу. Но может ли он, сын столь известного купца, отказаться от дела, которому его отец отдал жизнь? Не получится ли так, что он обманет надежды отца? Да и в самом деле, кто станет помогать Мухаммаду? Как быть? Наверно, придется следовать воле аллаха, не размышляя и покоряясь ему».

Якуб задремал, так и не найдя ответа на мучившие его вопросы. Его разбудил голос погонщика Абдуллы, призывавшего правоверных к молитве.

– «Ашхаду анна ли иллаха уа Мухаммадун расулу ллахи», – хрипло провозглашал Абдулла.

«Верю, что нет бога, кроме аллаха, а Магомет пророк его», – повторял он слова муэдзина,[5] который в каждом городе, в каждом селении встречает восход солнца этой молитвой, призывая мусульман с высоты тонкого минарета.[6] Здесь не было ни мечети, ни минарета, но каждый правоверный внимал этим словам. Опустившись на колени и склонив голову в сторону Мекки,[7] все люди каравана начали свой день с этой молитвы, которая называлась «фаджиру». С этого начал и Якуб. Пять раз в день муэдзин призывал мусульман к молитве, и пять раз в день напоминал о священном долге старый погонщик Абдулла.

Когда взошло солнце, караван был уже в пути. Как и вчера, было нестерпимо душно и жарко. Раскаленный песок слепил глаза. На него больно было смотреть, каждому хотелось уйти в прохладу и прилечь. Но вокруг была знойная пустыня.

«И зачем это аллах создал „такую злую землю?“ – снова спросил себя Якуб. Чтобы не думать об этом, он стал вспоминать прохладный двор караван-сарая в Гургандже, где было много торгового люда и где звучала речь неведомых ему племен.

Когда время приблизилось к полудню, Якубу показалось, что пески превратились в тысячи маленьких солнц, которые жгут все живое и дышат невидимым пламенем. Он вытащил небольшой бурдюк, наполненный мутной солоноватой водой, и стал жадно пить ее. Затхлая вода, набранная на рассвете в глубоком колодце среди песков, показалась ему самым прекрасным напитком на свете. „Она нисколько не хуже чистой прохладной воды из священного источника под Самаркандом“, – подумал юноша. В бурдюке еще оставалось немного воды, и Якуб стал его бережно подвязывать. Ему казалось, что большие печальные глаза верблюда следят за каждым его движением.

– Но я не могу отдать тебе остатки воды, – шептал Якуб. – Может быть, караван обошел тот колодец, о котором говорил Абдулла. Старик пообещал к полудню привести караван к колодцу, но колодца нет, хоть и настал час второй молитвы.

– „Ашхаду анна…“ – снова затянул хриплым голосом старый погонщик, останавливая караван.

Мухаммад не велел развьючивать верблюдов, и люди поспешно спускались на огненный песок и, подстелив маленькие коврики, становились на колени, чтобы после короткой молитвы продолжить свой путь.

Но что так тревожно лицо Абдуллы? Сразу же после молитвы старик стал громко бранить своего глухого помощника. Якуб, заслонив глаза ладонью, так же как и Абдулла, пристально вглядывается в ослепительную даль раскаленного неба. Он понял: старики предвидят ураган. Вот о чем тревожится Абдулла. Якуб отчетливо видит темное пятно, которое быстро приближается к ним. Он стал прислушиваться к шелесту песка и увидел, как пески все быстрее перекатываются по крутым склонам барханов, до него донесся их тонкий свист. И вдруг Якуб увидел, как песок стал дымиться над барханами. Небо потемнело. Все засуетились. Погонщики поставили верблюдов спиной к ветру, спрятав между ними поклажу и покрыв ее большими кошмами. А свист и скрежет песка все усиливался и мешал различать голоса людей. Взволнованный Мухаммад суетился вокруг тюков, беспокоясь, как бы не повредило товары. Едва успели приготовиться к несчастью, как все вокруг забурлило, закипело и дымящиеся пески устремились в самое небо.