Ксавье де Монтепен - Месть Шивы (Индийские тайны с их кознями и преступлениями) Книга 1 Страница 20

— Слушаюсь.

Едва Джордж успел завершить свой туалет, как в дверь постучали. В комнату вошел лакей.

— Сэр Джон Малькольм просит пашу честь спуститься в зал, — объявил он.

— Предупредите отца, что приду через несколько минут.

Бросив беглый взгляд в зеркало и убедившись, что туалет безукоризнен, он зачесал свои волосы и спустился в зал.

В тот момент, когда он вошел в комнату, Джон Малькольм, подойдя к нему и взяв за руку, подвел его к молодым девушкам, сказав веселым, но в то же время дрожащим от волнения голосом:

— Мария, Эва, мои милые дети. Рекомендую вам того, о ком так часто говорил, моего старшего сына, Джорджа Малькольма.

Джордж поклонился молодым девушкам в английской манере, девушки протянули ему с грациозной фамильярностью свои руки. Он поднял на них глаза и впервые в жизни почувствовал себя ослепленным юной красотой.

Глава 13. Крик совы

Как мы уже сказали, Джордж Малькольм впервые в жизни почувствовал себя восторженным от встречи с воспитанницами отца. Между тем ни Мария, ни Эва не были одарены необыкновенной, неслыханной красотой, которой так щедро награждают своих героинь некоторые романисты. Но зато обе они обладали более чем броской привлекательностью. Обе были полны грации, прелести и походили скорее на ангелов, чем на земных существ. Старшей из них, Марин, шел девятнадцатый год; роста она была выше среднего и прекрасно сложена. Густые шелковистые черные волосы, от природы вьющиеся, составляли великолепный контраст с темно–голубыми глазами и необыкновенно белым лицом, на котором просматривались твердость и откровенность.

Эва была ниже сестры, но так же обворожительна: черные глаза, белокурые волосы, выражение чистосердечности и решительности на лице также не могли не привлечь внимания.

Джордж Малькольм, стоя перед Марией, не мог отвести глаз от этого прелестного создания. Он долго стоял, не говоря ни слова, и в его позе было столько комического, что Мария невольно начала улыбаться.

Джордж заметил улыбку; боясь показаться смешным и сделав над собой усилие, он победил невольное волнение, вновь стал хладнокровным, как и прежде, то есть светским человеком, уверенным в себе.

Мария и Эва были застенчивы, впрочем, без всякой неловкости. Рядом с Джоном Малькольмом и Эдвардом они не считали себя чужими в этом семействе. А Джордж был сыном одного и братом другого. Поэтому сестры не могли считать его посторонним. Они быстро привыкли к его обществу и доказали своим умным, блестящим, но всегда естественным разговором, что они не только умны, но и прекрасно образованны.

Джордж Малькольм получил сильный громовой удар, как говорили в восемнадцатом столетии. С ним произошла быстрая метаморфоза.

Сладострастный образ незнакомки в бархатной маске, занимавший большое место если не в сердце, то, по крайней мере, в его воображении, исчез подобно приятному сновидению, исчез в ту минуту, когда его глаза устремились на невинное лицо Марии Бюртель.

Он больше не думал об индусской Маргарите Бургундской, а смотрел неотрывно на ту, которая по желанию отца должна была стать его женой. «Именно здесь заключается мое будущее, — думал он, — все мое счастье! У ног этой девушки я проведу всю свою жизнь, этим маленьким ручкам отдам свою душу и сердце!»

Около двух часов дня молодые девушки, утомленные путешествием, пошли отдохнуть, чтобы вновь появиться к. обеду.

Джордж остался наедине с отцом и братом.

— Ну, что, сын мой? — спросил Джон Малькольм. — Что ты думаешь о моих воспитанницах?

— Это два ангела! — с необыкновенной экзальтацией в голосе ответил Джордж.

Судья улыбнулся.

— Какой энтузиазм! — заметил, улыбнувшись, он.

— Да, батюшка, в этом вопросе я энтузиаст.

— Итак, ты согласен, что, говоря о Марии и Эве, я нисколько не преувеличил их достоинств?

— Конечно, нет. Они оказались даже лучше, чем я воображал.

— Таким образом, тебе не нужно принуждать себя, чтобы жениться на Марии?

— Я буду счастливейшим человеком, дав ей свое имя.

— Будешь ли ты ее любить?

— Я уже влюблен в нее, батюшка, или скорее обожаю ее, потому что слово «люблю» недостаточно полно отражает то, что я чувствую.

Джон Малькольм с сияющим лицом взял руки сына.

— Ах, милый Джордж, — прошептал он взволнованным голосом. — Бог милосерден, осчастливив меня в старости! Видеть Марию твоей женой, а Эву женой Эдварда было моим самым горячим желанием! Если оно исполнится, то мне не останется больше ничего желать для счастья моей семьи. Если Господь позволит мне окончить начатое мной дело, которое навсегда должно утвердить в Индии могущество моего отечества, то я умру спокойно!

Когда Джон Малькольм произнес эти слова, голос его дрогнул и на глазах появились слезы.

— Умереть, батюшка! — воскликнул Джордж. — Зачем говорить о смерти? В цветущих годах. Вы совершенно здоровы! Бог милостив, как вы сказали, а я прибавлю — Бог правосуден. Он продлит вашу жизнь, чтобы вы были счастливы с нами.

Джон Малькольм не ответил. С нежностью он привлек сыновей к груди и молча поцеловал в лоб.

За ужином женихи с невестами встретились вновь. Мария и Эва, освеженные несколькими часами отдыха и одетые в белые платья, выглядели еще прелестнее, чем при первой встрече с Джорджем и Эдвардом. Но не следует чересчур доверять мнению влюбленных. Известно, что их сердца могут и ошибиться.

Ужин продолжался долго. Около девяти вечера, когда Джон Малькольм, его сыновья и воспитанницы вышли из–за стола, легкий вечерний ветерок, наполненный благоуханьем цветов, сменил безветрие жаркого дня. На небе блистали звезды, казалось, богиня ночи рассыпала все свои бриллианты на черный бархатный плащ.

Джордж, Мария, Эдвард и Эва почти молча шли вдоль аллеи. Только изредка вырывалось у кого–нибудь из них слово, но оставалось без ответа, потому что молодые сердца сильно бились, а благородные и чистые души без фраз прекрасно понимали друг друга.

Джон Малькольм, сердце которого переполняло ощущение полного счастья, следовал за детьми в некотором отдалении. Он с восторгом уже называл Марию и Эву своими дочерьми, взгляд, изредка бросаемый им на гуляющих, был переполнен нежностью.

В эту минуту судья представлял себе будущее в самых радужных цветах, забывая на время свои таинственные розыски, успех которых, по его мнению, спасал от гибели Индийскую компанию. Он забывал о страшной опасности, висевшей над его головой, которая, подобно дамоклову мечу, каждую минуту могла разрушить все.

Вдали на часах дворца Сингльтона, губернатора провинции Бенарес, пробило десять. Едва бой часов затих, как раздался троекратный крик совы.