Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри Страница 20

— Надеюсь, ты ещё вдова?

— Ну да!

— И у тебя нет любовника, который может меня прихватить и спросить что я тут делаю?

— О нет! — с известной меланхолией ответила она. — В моем возрасте женщина уже перестает нравиться!

— Мне ты нравишься по-прежнему! — лихо заявил он. — И я уверен, найдешь себе хорошего супруга!

— Дай Бог! Но ты скажи, — вновь удивленно спросила она, — чему же я обязана такой радости, что ты так неожиданно меня навестил?

— Вот ему, — он показал на младенца, только что проснувшегося на постели.

— Какой хорошенький! — Фелиция подошла ближе. — А глаза! Как драгоценные камни! Смотри, как уставился! Но я не понимаю…

— Я объясню, — перебил брат Анже, принявшись вместе с ней за еду и одновременно продолжая рассказывать. — Этого малыша зовут Франсуа Ланже. Ему три месяца. Это бастард одной высокопоставленной особы. А я здесь для того, чтобы спросить тебя: ты хочешь взять его на воспитание, найти ему поблизости кормилицу, короче, заботиться о нем так долго, как это понадобится? И ты не пожалеешь! Каждый месяц будешь получать вознаграждение в размере своей пенсии, а позже, может быть, ещё больше!

— Какая-то таинственная история! — заметила Фелиция, ошеломленная таким предложением. Опять взглянув на малыша, помолчала.

— Правда он славный? — спросил брат Анже.

— Очень.

— И такой рослый! Смотри, а штучка у него такая, словно уже месяцев восемь!

Брат Анже хотел добавить: в меня пошел! — но то, что это его внучек, должно было оставаться тайной, поэтому с сожалением промолчал.

— Я тоже была беременна! — грустно сообщила Фелиция. — Но ничего не вышло. И акушерки говорят, что детей у меня уже никогда не будет.

— Ну видишь! Значит я постучал в нужную дверь!

— Дай мне хоть немного подумать! Ведь это такое важное решение!

— На это у нас есть целый вечер, милая моя! — спокойно ответил он, опять наливая бургундского.

Вот так Франсуа, которого скоро начали называть Фанфаном (так произносил он сам, когда начал говорить) появился в предместье Сен-Дени, и оно долго было фоном его геройских похождений, прежде чем иные места нашей планеты стали сценой, на которой расцвели его таланты.

По удивительному стечению обстоятельств, которую ни одному романисту не выдумать, и тайна которых известна только истории, в тот же вечер, когда Фанфана принесли к Фелиции, старая графиня Амброджиано давала в честь внучат большой детский праздник в своем дворце на рю Гренета в нескольких шагах от дома Фелиции. И именно в тот час, когда Фанфан служил предметом вышеописанного разговора, его сводный брат, другой сын герцога Орлеанского неподалеку танцевал гавот. Но что бы сделали один и другой, узнай они об этом? Этому вопросу суждено остаться без ответа.

Опустим несколько лет, прожитых Фанфаном на рю Гренета. Истории о поносах и появлении первых зубок нам не интересны. Кстати, Фанфан никогда не болел. Умение орать во все горло и присосаться как следует к груди доброй кормилицы — вот главные особенности его тогдашней жизни. Брат Анже приходил каждый месяц выплатить обещанные деньги и проследить, каковы успехи его подопечного. Время от времени заходил с новостями к матери Фанфана — Жанне.

Жанна по возвращении из Вокулерса вначале некоторое время жила у матери, потом поступила на работу продавщицей и получила жилье в магазине модных товаров Лабиля, чья вывеска "Ля Туалетте" висела неподалеку от рю Гренета, на рю Неф-де-Пти-Шамп. Лабилль был очень популярным портным и в магазине у него было очень интересно, туда ходили многие дворяне, финансисты и офицеры гвардии. Жанна весьма привлекала этих богато раззолоченных мотыльков и начинала понемногу забывать постигшее её несчастье. Фанфана вспоминала только когда приходил её отец, чтоб рассказать о нем.

К счастью для Фанфана Фелиция быстро полюбила его и стала настоящей матерью. Для соседей по кварталу Фанфан был её племянником, сыном внезапно умершей сестры, и если поначалу и ходили какие-то сплетни, все быстро кончилось.

К Фелиции иногда захаживал под вечер некий Пиганьоль, Алцест Пиганьоль. Фанфану он казался добродушным Геркулесом, который, весело смеясь, подкидывал его до потолка. Пиганьоль ему каждый раз приносил драже, что, как можно полагать и зародило у Фанфана любовь к этим сластям. Пиганьоль служил гренадером в Канаде и был приятелем Донадье. Это он несколько лет назад пришел к Фелиции сообщить о героической смерти её мужа, попавшего в западню, устроенную индейцами-ирокезами. Фанфан любил Пиганьоля, и в тот день, когда Фелиция, посадив его на колени, сказала — у него будет папа, Фанфан подумал, что им будет Пиганьоль. И ошибся. Звали его Тронш. Итак, Фелиция вышла за Филиберта Тронша, когда Фанфану было три года. Для Фанфана это было большим несчастьем.

Филиберт Тронш не был красив, не был богат, не был высок, не был молод (ему уже было сорок пять), но он был мужчина. А для Фелиции её вечера стали уже слишком долгими, а воздержание — слишком тяжким. И ещё она хотела, чтоб у ребенка в доме был мужчина.

Но Фелиция не знала толком этого человека, который в темной и закопченной кузнице на рю де ля Коссонери занимался ремонтом оружия. Время от времени они здоровались на ходу, Тронш обычно выходил на порог кузницы, когда замечал Фелицию со свертками белья, которое она несла в ремонт. Тронш тоже был вдовцом, и тоже, как Фелиция, был сыт этим по горло, так что в один прекрасный день, когда он помогал ей донести домой тюк с бельем, не выдержали оба… но только занялись, как Фанфан, изгнанный с места грехопадения, стукнулся головой о стол, начал реветь как сумасшедший и застучал поленом в дверь, что мсье Троншу испортило все дело. И, несомненно, с этого-то дня мсье Тронш и возненавидел Фанфана.

Одним из последствий такой недоброжелательности — которая проявлялась в том, что Тронш часто ни за что орал на Фанфана, а иногда, вопреки отчаянным протестам Фелиции, даже порол — стало то, что Пиганьоль уже не появлялся в доме на рю Гренета.

Пиганьоль был свидетелем на свадьбе Фелиции, потом время от времени захаживал, как обычно, но в один прекрасный день Тронш у него на глазах так огрел Фанфана, что тот отлетел в другой конец комнаты (тогда Фанфан заигрался на улице с Гужоном и, чтобы не терять время, помочился в штаны).

— Нет! — взорвался Пиганьоль. — Ты сдурел, что ли? Нельзя же так бить маленького ребенка!

— Зверь! — кричала Фелиция. — Ты как дикий зверь!

— Кто здесь хозяин? — заорал в ответ Тронш.

Пиганьоль грохнул за собой дверью, сопровождаемый разрывающими душу рыданиями Фелиции и Фанфана, которого Фелиция прикрыла одной рукой, другой на всякий случай сжимая кочергу.