Гвидо Дикман - Лютер Страница 20

Перед замковой церковью на небольшой площадке, покрытой соломой и камышом, расположились мелкие торговцы — кто за открытым прилавком, кто в маленькой будочке. Подзывая прохожих, они умело расхваливали свой товар: плетеные корзины, глиняные кувшины и кружки, разноцветные ленты, броши, узорчатые пояски. Продавец сукна навязал полоски ткани на длинный шест, и они, как флаги, развевались на ветру. В некотором отдалении кудахтали куры и гоготали гуси, просовывая клювы сквозь прутья клеток. Запах пчелиного воска, хлеба и жареной рыбы заползал во все щели домов и сараев, примыкавших к площади перед церковью. А с задних дворов, которые представляли собой настоящие лабиринты с деревянными галереями и кривыми лестницами, доносился визг пил и шум точильного круга. Хозяйки с ведрами в руках судачили у колодца. Благообразный старец в мантии, явно профессор университета, вышел из придела церкви, у дверей которого пристроился оборванный нищий. Старец развязал маленький кожаный кошелек, висевший у него на поясе, и бросил нищему несколько монет, хотя тот к нему и не приставал.

Брат Ульрих остановился возле торговки хворостом, прислонившейся к стене церкви, подальше от толпы. Мартин с любопытством подошел ближе и посмотрел на женщину. Ее поблекшие серые глаза на мгновение вспыхнули, когда она приметила рядом с Мартином брата Ульриха. От бедности и невзгод женщина явно состарилась раньше времени. Цвет лица у нее был такой же серый, как выступ церковной стены, возле которой громоздились три объемистые вязанки хвороста. Здесь же были навалены еловые шишки и лежал трут. На голове у торговки была пожелтевшая накидка, стянутая шнуром под заострившимся подбородком. С глубокой тоской смотрела она на отливающий зеленью купол башни, вокруг которого торчали оскаленные морды каменных зверей, украшавшие сточные желоба.

— Тебе дров не надобно ли, брат? — обратилась она к Ульриху и с надеждой положила руку на вязанку. От ее ветхой одежды исходил смолистый запах свежей древесины.

Ульрих с улыбкой кивнул:

— Как себя чувствует твоя дочка, Ханна? Уже меньше кашляет?

Женщина робко взглянула на монаха, смущенно пробормотала в ответ что-то неразборчивое и тут же стала обстоятельно отсчитывать хворостины. Да так увлеклась этим занятием, что глаза ее лихорадочно заблестели.

— Тебе целую вязанку или же половину, брат? — спросила она, запутавшись в счете.

Было совершенно ясно, что за все время, пока женщина стояла здесь, у стены, она ничегошеньки не продала. Тут брат Ульрих заметил рыбака, пробиравшегося между прилавков. Он громко стучал палкой, ощупывая перед собой щербатый булыжник. Ульрих подбежал к слепцу, обхватил его за плечи и стал что-то нашептывать ему на ухо. Тот пожал плечами.

— Две рыбины мы тебе даем, Ханна! — радостно воскликнул монах. Он вынул из корзины слепца скромную часть его добычи и бросил к ногам торговки хворостом. — Одной вязанки нам хватит. Ну и поддадим же мы сегодня жару нашим братьям!

Боязливая улыбка осветила изможденное лицо женщины. Она была сообразительна и уловила двойной смысл слов монаха. Брат Ульрих взял небольшую вязанку и тут же передал ее в руки Мартину.

— Глянь, Ханна! Это наш новый священник, его зовут отец Мартинус!

Мартин сказал женщине несколько обычных слов, полагающихся в таких случаях, и брат Ульрих вместе с рыбаком потащили его дальше.

— Эта бедная женщина слегка не в себе, — заговорщическим тоном сказал Гунтер, едва они свернули в сторону от площади. — Она живет с дочкой в заброшенной хижине, в глухом лесу. В полнолуние, когда бесчинствуют оборотни, она выходит из дому за водой…

— Не рассказывай сказки! — грубо перебил его Ульрих. — Какие оборотни? Ты что, хочешь отца Мартинуса до смерти запугать?

Мартин задумчиво покачал головой. Нет, так легко его было не запугать. Ему уже приходилось слышать, что в головах большинства виттенбергцев еще сидели предрассудки, которых священники не в силах были одолеть.

— Призраков я не боюсь нисколько, — тихо сказал он. — Во всяком случае таких, каких вы себе воображаете!

— То ли оборотень, то ли еще нечисть какая, его еще чертовым женихом называют. Кто тут разберет… — Рыбак палкой чертил зигзаги на грязной земле. — Ученые господа лучше в этом разбираются, чем бедный слепой рыбак. Известно только, что хромая Ханна все искала себе хижину в лесу, от людей подальше, ну и нашла. А через девять месяцев ребеночек у нее родился, весь скрюченный, такой, что повитуха три дня слова вымолвить не могла. Муж увидел — от ужаса тут же окочурился. Вот и прячется теперь Ханна со своим дьявольским отродьем там, в лесу.

— Так ты что, хочешь ученого теолога убедить, что правоверная христианка родила от оборотня? — Брат Ульрих многозначительно постучал себе по лбу. Он едва успел оттолкнуть слепца в сторону, когда стайка студентов выскочила из дома с высокой черепичной крышей и чуть было не сбила его с ног.

— Я знаю, тут находится бурса мастера Андреса, — пробормотал рыбак. — Бурсаки, что у него живут, те еще заводилы, им бы только бедокурить!

Мартин удивленно воззрился на старика, а брат Ульрих рассерженно нахмурился и, не удержавшись, сказал:

— Хорошо еще, они не слышали, что ты там болтал про бедную Ханну. Слухи здесь разлетаются быстрее самой быстрой лошади княжеского гонца. Кроме того, уж я-то знаю, почему на самом деле с Ханной случилось несчастье.

— Правда? Вот интересно-то! Ну, расскажи!

Брат Ульрих в возбуждении пробежал несколько шагов вперед, потом развернулся и заявил:

— Муж Ханны завалил в лесу дикого кабана. Тушу освежевали, Ханна мясо закоптила, а потом они это мясо ели… Ели каждый день, а шел Великий пост. Даже в Страстную пятницу они ели это мясо.

— Вы полагаете, что за это Господь скрючил младенца у нее во чреве, а мужа именно по этой причине хватил удар? — поинтересовался Мартин.

Брат Ульрих скорчил рожу и молча многозначительно указал на слепца, которого, казалось, эта история сильно озадачила. Но внезапно он что-то сообразил, и черты лица его мгновенно разгладились.

— Ага, вот оно что! Вы решили одурачить бедного, слепого христианина? Отдайте мне мои котомки! Я слишком много времени потратил на разговоры с господами нищенствующими монахами, а рыба моя сама собой ведь не продается.

Ворча, он запихнул свои сети в камышовую корзину. Не успели монахи опомниться, как он уже заковылял по пыльной площади, направляясь туда, где у стены среди прилавков толпился бедный люд.

Вскоре им попался навстречу молодой парень, который тащил полную кадку строительного раствора, направляясь к дому, сплошь увитому плющом. Мимо него прогрохотала запряженная быками повозка, доверху нагруженная бревнами. Мартин заметил, что в торце здания были установлены леса, на которых суетились плотники и каменщики. На верхней площадке лесов, под самым коньком крыши, работник в грязном кожаном фартуке прикреплял к стене ворот с лебедкой, чтобы поднимать наверх ведра с раствором и обожженные глиняные кирпичи. Громкие крики разносились по всему двору. Брат Ульрих остановил парня, тащившего кадку. Он весь согнулся под тяжестью непосильной ноши.