Александр Дюма - Две Дианы Страница 20

— На этот счет будьте спокойны, Диана. Мой род ничуть не ниже их рода, и он не впервые породнился бы с королевским домом.

— Правда? Габриэль, вы осчастливили меня! Я ведь по части геральдики полная невежда. Я не слыхала про род д’Эксмесов. Там, в Вимутье, я называла вас Габриэлем и не искала более приятного имени! Только оно мне дорого, и если вы уверены, что короля удовлетворит ваше происхождение, то все прекрасно и я счастлива. Как бы вас ни звали — д’Эксмес, или Гиз, или Монморанси, — все в порядке… Только бы вы не оказались Монтгомери…

— А почему же мне нельзя называться Монтгомери? — ужаснулся Габриэль.

— Наши старые соседи Монтгомери, по-видимому, причинили королю какое-то зло, он на них очень сердит.

— Вот как? — воскликнул Габриэль, чувствуя, как у него сжимается сердце. — Но кто кому причинил зло — они королю или король им?

— Мой отец так добр, что не может быть несправедлив, Габриэль.

— Добр к своей дочери, это верно, но для врагов…

— …беспощаден, быть может, — ответила Диана. — Но какое нам дело до Монтгомери, Габриэль?

— А что если я все же принадлежу к этому дому?

— О, не говорите этого, мой друг!

— Но все же… что бы вы сделали, будь это так?

— Будь это так, — сказала Диана, — я бросилась бы в ноги к обиженному, кто бы он ни был, и плакала бы и умоляла его до тех пор, пока ради меня отец не простил бы вас или пока вы не простили бы отца.

— И обиженный наверняка бы уступил вам, если бы, впрочем, тут не было пролитой крови, ибо только кровью смывается кровь…

— Ах, вы меня пугаете, Габриэль!.. Довольно меня испытывать. Ведь это было только испытание, правда?

— Да, Диана, простое испытание… Бог не допустит этого… — пробормотал он как бы про себя.

— Ведь не может же быть вражды между моим отцом и вами?

— Надеюсь, Диана, надеюсь… Я бы слишком страдал, причинив вам такую боль…

— В добрый час, Габриэль! И если вы на это надеетесь, — добавила она с милой улыбкой, — то и я надеюсь упросить отца отказаться от своего решения, равносильного моему смертному приговору. Такой могущественный государь, как он, сумеет возместить ущерб, который понесут господа Монморанси.

— Нет, Диана, всех его сокровищ и всей его власти мало, чтобы возместить им такую утрату.

— Не бойтесь, друг мой: Франциск де Монморанси смотрит на это, слава Богу, иначе, нежели вы, и предпочтет вашей бедной Диане деревянную палку маршала. Я же, когда он согласится на эту славную замену, постепенно подготовлю короля… Я напомню ему о наших родственных узах с домом д’Эксмесов, о ваших личных подвигах, Габриэль… — Она умолкла. — Боже, пьеса, кажется, идет к концу!

— Пять действий! До чего она коротка! — огорчился Габриэль. — Вы правы, вот и Эпилог, сейчас он изложит мораль комедии.

— Хорошо еще, что мы успели поговорить почти обо всем…

— Нет, я вам не сказал и тысячной доли…

— Да и я тоже, — ответила Диана, — благосклонность королевы…

— О, злая! — перебил ее Габриэль.

— Злая — это та, которая вам улыбалась, а не я, которая вас отчитывает, слышите? Больше не говорите с нею сегодня, друг мой, так я хочу!

— Вы хотите? Как вы добры! Я не буду с нею говорить… Но вот и пьесе конец! До свидания! Скажите мне на прощание хоть одно слово, чтобы оно подбодрило и утешило меня!

— До скорого свидания, Габриэль! Твоя навеки, мой муженек, — радостно шепнула Диана остолбеневшему Габриэлю.

И она исчезла в шумной, бурлящей толпе. Габриэль тоже незаметно улизнул, чтобы, согласно обещанию, избежать встречи с королевой… Вышел он из Лувра в глубоком убеждении, что Антуан де Баиф — великий человек и что никогда он еще не присутствовал на спектакле, который бы доставил ему такое громадное удовольствие.

В передней к нему подошел поджидавший его Мартин Герр. Его новый костюм так и блистал.

— Ну что, видели герцогиню Ангулемскую, господин виконт? — спросил оруженосец своего господина, когда они вышли на улицу.

— Видел, — рассеянно ответил Габриэль.

— И что же, герцогиня Ангулемская все еще любит господина виконта? — продолжал Мартин Герр, видя, что Габриэль в хорошем настроении.

— Бездельник! — крикнул Габриэль. — Кто это тебе сказал? С чего ты взял, что госпожа де Кастро любит меня или что я люблю госпожу де Кастро? Ни слова об этом, плут!

— Ладно, — пробормотал Мартин. — Господина виконта любят, иначе бы он тяжело вздохнул и не стал бы кричать на меня… Да и сам господин виконт влюблен, иначе заметил бы, что я в новом костюме!

— Что ты мне толкуешь про костюм?.. А ведь и вправду, на тебе его раньше не было.

— Не было, господин виконт. Я купил его нынче вечером, чтобы оказать честь моему господину и его госпоже, да еще заплатил наличными.

— Хорошо, болтун, раз ты потратился на меня, я возмещу тебе этот расход.

— О господин виконт, какое великодушие! Но господин виконт желает скрыть от меня свою тайну, а в то же время дает еще одно доказательство, что он любим и любит. Так легко опустошить кошелек может только влюбленный…

— Пусть так, но молчи наконец, Мартин.

— Предоставляю вас, господин виконт, вашим думам.

Габриэль и в самом деле так размечтался, что, вернувшись домой, почувствовал властную потребность поделиться с кем-нибудь своими мечтами и в тот вечер написал Алоизе:

«Добрая моя Алоиза, Диана любит меня! Но нет, не с этого нужно было начать. Моя добрая Алоиза, приезжай ко мне; после шестилетней разлуки мне не терпится тебя обнять. Теперь я крепко стою на ногах. Я — капитан королевской гвардии, а это один из самых завидных военных чинов. Все это поможет мне восстановить честь и славу имени, завещанного мне предками. Ты и для этого нужна мне, Алоиза. Нужна, наконец, и потому, что я счастлив, ибо, повторяю, меня любит Диана, да, да, прежняя Диана, подруга моего детства, которая не забыла своей доброй Алоизы, хотя и называет своим отцом короля. Так вот, Алоиза: дочь короля и герцогини де Валантинуа, вдова герцога де Кастро никогда не забывала и в своем сердце всегда любила своего безвестного друга из Вимутье. Она мне призналась в этом час назад, и ее сладостный голос еще звучит в моем сердце. Так приезжай же, Алоиза! Право же, я так счастлив, что не в силах сносить одиночество».

XI

МИР ИЛИ ВОЙНА?

7 июня в полном составе заседал Королевский совет. Рядом с Генрихом II и принцами крови расположились коннетабль Анн де Монморанси, кардинал Лотарингский и его брат Карл де Гиз, архиепископ Реймский, канцлер Оливье де Лаквиль, президент Бертран, граф Омальский, графы Седан, Юмьер и Сент-Андре с сыном.