Александр Дюма - Графиня де Монсоро Страница 20

Окна были плотно закрыты занавесями из того же шелка, что и покрывало постели, этой же материей были обиты все кресла и диваны. С потолка, посредине комнаты, на золотой цепи свисал светильник из позолоченного серебра, в котором горело масло, источавшее тонкий аромат. Справа, у постели, золотой сатир держал в руке канделябр с четырьмя зажженными свечами из розового воска. Эти ароматические свечи, по толщине не уступавшие церковным, вместе со светильником хорошо освещали комнату.

Король восседал на стуле из черного дерева с золотыми инкрустациями, поставив босые ноги на цветочный ковер. Он держал на коленях семь или восемь маленьких щенят-спаниелей, их влажные мордочки нежно щекотали королевские ладони. Двое слуг почтительно разбирали на пряди и завивали подобранные сзади, как у женщины, волосы короля, его закрученные кверху усы, его редкую клочковатую бородку. Третий слуга осторожно накладывал на лицо его величества слой жирной розовой помады, приятной на вкус и источающей невероятно соблазнительный запах.

Генрих сидел, закрыв глаза, и с величественным и глубокомысленным видом индийского божества позволял производить со своей особой все эти манипуляции.

— Сен-Люк, — бормотал он, — где же Сен-Люк?

Сен-Люк вошел. Шико взял его за руку и подвел к королю.

— Держи, — сказал он Генриху III, — вот он, твой дружок Сен-Люк. Прикажи ему помазаться или, правильнее сказать, вымазаться твоей помадой, ибо, если ты не примешь этой необходимой предосторожности, случится беда: либо тебе, пахнущему так хорошо, будет казаться, что он дурно пахнет, либо ему, который ничем не пахнет, будет казаться, что ты слишком уж благоухаешь. Ну-ка, подайте сюда гребенки и притирания, — добавил Шико, располагаясь в большом кресле напротив короля, — я тоже хочу намазаться.

— Шико! Шико! — воскликнул Генрих. — У вас очень сухая кожа, она потребует изрядного количества помады, а ее и для меня-то едва хватает; у вас такие жесткие волосы, что у моего гребня все зубья поломаются.

— Моя кожа высохла в непрестанных битвах за тебя, неблагодарный король! И кудри мои жестки только потому, что ты меня постоянно огорчаешь, и от этого они все время стоят дыбом. Однако, если ты отказываешь мне в помаде для щек, то есть для моей внешней оболочки, пусть будет так, сын мой, вот все, что я могу сказать.

С видом человека, не расположенного развлекаться шуточками столь низкого пошиба, Генрих пожал плечами.

— Оставьте меня в покое, — сказал он, — вы несете вздор.

Затем повернулся к Сен-Люку.

— Ну как, сын мой, прошла твоя голова?

Сен-Люк поднес руку ко лбу и жалобно вздохнул.

— Вообрази, — продолжал Генрих, — я видел Бюсси д’Амбуаза. Ай! Сударь, — воскликнул он, обращаясь к парикмахеру, — вы меня обожгли!

Парикмахер бросился на колени.

— Вы видели Бюсси д’Амбуаза? — переспросил Сен-Люк, внутренне трепеща.

— Да, — ответил король, — можешь ты понять, как эти растяпы, которые на него впятером набросились, ухитрились упустить его? Я прикажу колесовать их. Ну а если бы ты был с ними, как ты думаешь, Сен-Люк?

— Государь, вероятно, и мне посчастливилось бы не больше, чем моим товарищам.

— Полно! Зачем ты так говоришь? Ставлю тысячу золотых экю, что на каждые шесть попаданий Бюсси у тебя было бы десять. Черт возьми! Надо посмотреть, как это у тебя получается. Ты все еще дерешься на шпагах, малыш?

— Ну, конечно, государь.

— Я спрашиваю, часто ли ты упражняешься в фехтовании.

— Почти ежедневно, когда здоров, но когда болею, я ни на что не гожусь.

— Сколько раз тебе удавалось задеть меня?

— Мы фехтовали примерно наравне, государь.

— Да, но я фехтую лучше Бюсси. Черт побери, сударь, — сказал Генрих брадобрею, — вы мне оторвете ус.

Брадобрей упал на колени.

— Государь, — попросил Сен-Люк, — укажите мне лекарство от болей в сердце.

— Ешь побольше, — ответил король.

— О государь, мне кажется, вы ошибаетесь.

— Нет, уверяю тебя.

— Ты прав, Валуа, — вмешался Шико, — я и сам испытываю сильные боли не то в сердце, не то в желудке, не знаю точно где, и потому выполняю твое предписание.

Тут раздались странные звуки, словно часто-часто защелкала зубами обезьяна.

Шико, в одиночку проглотив обильный ужин, заказанный им на двоих от имени короля, весело лязгал зубами, поглощая содержимое чашки японского фарфора.

— Вот как! — воскликнул Генрих. — Черт возьми, что вы там делаете, господин Шико?

— Я принимаю помаду внутрь, — ответил Шико, — раз уж наружное употребление мне запрещено.

— Ах, предатель! — возмутился король и так резко дернул головой, что намазанный помадой палец камердинера угодил ему прямо в рот.

— Ешь, сын мой, — с важностью проговорил Шико. — Я не такой деспот, как ты. Наружное или внутреннее — все равно я тебе разрешаю оба употребления.

— Сударь, вы меня задушите, — сказал Генрих камердинеру.

Камердинер упал на колени, как это проделали до него парикмахер и брадобрей.

— Пусть позовут капитана гвардейцев! — закричал Генрих. — Пусть немедленно позовут капитана!

— А зачем он тебе понадобился, твой капитан? — осведомился Шико. Он обмакнул палец в содержимое фарфоровой чашки и хладнокровно обсасывал его.

— Пусть он нанижет Шико на шпагу и приготовит из его мяса, каким бы оно ни было костлявым, жаркое для моих псов.

Шико вскочил на ноги и нахлобучил шляпу задом наперед.

— Тысяча чертей! — завопил он. — Бросить Шико собакам, скормить дворянина четвероногим скотам! Добро, сын мой, пусть он только появится, твой капитан, и мы увидим.

С этими словами шут выхватил из ножен свою длинную шпагу и так потешно принялся размахивать ею перед парикмахером, брадобреем и камердинером, что король не мог удержаться от смеха.

— Но я голоден, — жалобно сказал он, — а этот плут один съел весь ужин.

— Ты привередник, Генрих, — ответил Шико. — Я приглашал тебя за стол, но ты не пожелал. На худой конец, тебе остался бульон. Что до меня, то я уже утолил свой голод и иду спать.

Пока шла эта словесная перепалка, появился старик Гаспар и вручил своему господину ключ от комнаты.

— Я тоже ухожу, — сказал Сен-Люк. — Я чувствую, что больше не могу держаться на ногах, еще немного — и я нарушу всякий этикет и в присутствии короля свалюсь в нервном припадке. Меня всего трясет.

— Держи, Сен-Люк, — сказал король, протягивая молодому человеку двух щенков, — возьми их с собой, непременно возьми.

— А что прикажете с ними делать?

— Положи их с собой в постель, болезнь оставит тебя и перейдет на них.