Николай Шпанов - Заговорщики. Перед расплатой Страница 20

Чэн сосредоточил все внимание на посадке. А когда он освободился от парашюта, то вокруг царила такая томительная тишина, что на секунду показалось: именно тут, в этой тишине, наступит конец всему. Но он тотчас совладал с этим чувством и принялся старательно складывать парашют, по всем правилам, как, бывало, учили в школе молодежь…

Машина, высланная по указанию летчиков, нашла его к вечеру.

Сквозь мутную пелену дождя очертания гор казались расплывшимися. Из желтых циновки, закрывавшие входы пещер, стали темно-серыми.

Дождь надоедливой дробью шуршал по промасленной бумаге решетчатых дверей. Все, что было в пещерах, – постели, одеяла, одежда, даже доски столов и ящики, служившие сиденьями, – все стало влажным. Большинство летчиков было погружено в сон, а кто не спал – бранил метеоролога. Если бы не его благоприятные предсказания, день наверняка был бы объявлен нелетным.

Тогда состоялось бы партийное собрание, которое откладывалось со дня на день из-за напряженной боевой работы и для которого у каждого назрели вопросы. Но удивительный оптимизм метеоролога держал командование полка и летчиков в постоянном напряженном ожидании возможного вылета. В таких обстоятельствах оставалось одно: спать под унылый шум дождя.

Лагерь полка казался вымершим. Даже комары приуныли, и только те, которым удалось пробиться за циновки, прикрывавшие вход в пещеры, с обычным рвением досаждали летчикам.

В командирской пещере, опустив ноги с кана, сидел Фу. Напротив, за маленьким столом, сидел Лао Кэ. Одною рукой он подпирал щеку, другою, вооружившись спичкой, ворошил окурки в старой жестянке.

– Вам бы, извините за мнение, учителем быть, а не истребителями командовать, – сказал Фу, продолжая разговор.

– Для меня это одно и то же… Я думал, мы с вами сходимся в мысли, что бой – школа. К тому же самая строгая школа!

– Вы чрезвычайно правы: строгости много, – усмехнулся Фу.

– И ученики в ней разные бывают – плохие и хорошие… Вам опять повезло на «трудного»… Я говорю о Чэне.

Фу сжал сигарету так, что табак рассыпался.

– Такие «индивидуалисты» высокого полета здесь только помеха. Нам доверили это небо, и мы никому не можем позволить гоняться за личными трофеями ценою общей победы. Я настаиваю на том, что Чэн нам не подходит.

– Вы меня радуете: на этот счет у нас с вами одно мнение.

Фу рассмеялся:

– Вас невозможно вызвать на спор!

– А я и в самом деле с вами совершенно согласен, – с полной серьезностью сказал Лао Кэ. – Чэн в слетанной части действительно не годен.

– Правильно.

– И наша обязанность… – Лао Кэ умолк, старательно раскуривая трубку. – Когда от нее поднялась голубая струйка, он не спеша отогнал дым движением руки и договорил: – Вот я и говорю: наша обязанность сделать так, чтобы он был годен.

Фу в сомнении покачал головой.

– Он не из тех, кого переломишь: упрям и… староват.

– И мне так кажется: упрям и недостаточно молод, чтобы его ломать. Если переломится, никуда не будет годен. – Лао Кэ сделал глубокую затяжку и, прищурившись, поглядел в глаза заместителю. – Не ломать его, а гнуть будем.

Фу рассмеялся и проговорил:

– Рассердиться бы на вас, обидеться за то, что вы меня учите! А мне, как всегда после разговора с вами, легче: словно понял что-то новое, хотя знаю все не хуже вас…

– А вот поначалу, когда вас к нам только что назначили, вы мне показались… не смею сказать…

– Ну, ну?.. – с усмешкой спросил Фу.

– Ходит человек, молчит. Словно в себя все время смотрит. Даже после боя, когда у всего народа языки ходят.

– Языки – это от возбуждения, – сказал Фу. – Но вы не правы. Я тогда не в себя смотрел, а в людей вглядывался. Понять их нужно было.

– Это вы же меня научили людей распознавать! – одобрительно сказал Лао Кэ. – Но больше всего мне сначала не нравилось, что вас ничем нельзя было из себя вывести. Даже показалось мне, что вам все на свете безразлично: и люди наши и дела… Это пока я вас не разобрал.

– А теперь, решаюсь спросить, разобрались?

– Думаю, да. Я благодаря вам и людей-то вдвое больше любить стал. Раньше только смотрю: ходит летчик, живет, дышит, дерется плохо или хорошо. Ну, разумеется, меня интересовали их взгляды, мысли, даже семейные дела, но вот так, привязаться к каждому из них и вникнуть в их души… этому, я думаю, научился от вас, дорогой мой Фу. – Лао Кэ подумал и с оттенком сожаления сказал: – Значит, и командиром-то я настоящим стал только после вашего приезда. – Лао Кэ встал, прошелся взад и вперед по тесной пещере. – И чем больше я их всех люблю, тем мне трудней… Я где-то читал, будто отец любит сына, а когда тому в бой идти, не пускает, убивается. И пишут: это от любви. Но, по-моему, это неправда! Я по себе сужу: когда нашему полку сложное одиночное задание дадут, посмотрю я на свой народ и думаю: кого же из них больше всех люблю?.. Кто мне дороже всех, того и посылаю.

Фу вскинул на него взгляд и удивленно сказал:

– А я ведь думал, это у меня одного…

Ему помешал договорить телефонный звонок. Лао Кэ взял трубку полевого аппарата, выслушал и отдал приказание:

– Пришлите его ко мне. – И, не глядя на Фу, сказал ему: – Чэн прибыл с места посадки.

– Боюсь я все-таки… – начал было Фу и замялся. Потом, сделав над собою усилие, договорил: – Боюсь, не выйдет из него ничего…

– Трудный ученик.

– Пусть едет в тыл.

– Командование прислало его из тыла сюда.

– Оно ошиблось.

– А мне этого не кажется. – Лао Кэ покачал головой. – Нет, мне этого не кажется. По-моему, отправляя в наш полк одного из самых старых инструкторов школы, командование считало, что в настоящий момент каждый летчик здесь нужнее, чем в школе. Так же, как было время, когда командование справедливо считало, что каждый хорошо летающий человек в школе нужнее, чем на фронте, где у нас тогда почти не было самолетов… К тому же, товарищ Фу, мне казалось, что вы личный друг генерала Линь Бяо?

– Мы вместе начинали жизнь.

– Вот видите. Значит, он вам близкий человек, а вы уже забыли, что он говорил нам совсем недавно, когда мы прибыли на этот фронт.

Фу опустил глаза.

– Мне кажется, я помню все.

– И все же я позволю себе напомнить вам, что Линь Бяо сказал тогда: «Летчики, от вас будет в большой степени зависеть наш успех на участке фронта, являющемся для данного времени едва ли не самым важным». Помните, Фу?

– Помню.

– И он сказал еще: «Замкнуть кольцо окружения гоминьдановской группировки возле Цзиньчжоу – значит выбить из рук Чан Кай-ши дубину, которой он хотел ударить в затылок Народно-освободительной армии Центральной равнины генерала Лю Бо-чена. От вас, летчики первого полка, будет зависеть, удастся ли Чан Кай-ши и его американским сообщникам по-прежнему быть хозяевами в воздухе над головой нашей Дунбейской армии. Я прошу ваш полк в целом и каждого летчика в отдельности прислушаться к словам председателя Мао Цзе-дуна. Он поставил перед нами задачу разгромить Чан Кай-ши под Цзиньчжоу и Мукденом, чтобы открыть Дунбейской народно-освободительной армии путь в Северный и Центральный Китай». Разве не так сказал нам тогда генерал Линь Бяо?.. Я спрашиваю вас, товарищ Фу, так?

– Так.

– «Прошу каждого прислушаться к словам председателя Мао Цзе-дуна». Значит, генерал Линь Бяо просил об этом и летчика Чэна.

– Чэна тогда еще не было в полку.

– Но он уже ехал сюда. Значит, генерал Линь Бяо имел в виду и его, обращался и к нему, требовал и от него выполнения мудрых указаний председателя Мао Цзе-дуна.

– Тем хуже для Чэна, если он этого не понял, – проворчал Фу.

– Значит, мы с вами должны ему объяснить, какое огромное значение имеет наша борьба за воздух на фронте Дунбейской армии. А вы вместо того хотите отправить его в тыл.

– Могу вас уверить, Лао Кэ, – возразил Фу, – генерал Линь Бяо обращался к кому угодно, только не к нарушителям боевой дисциплины.

– Вот тут я теряюсь, мой друг Фу, совершенно теряюсь: а не мог ли генерал Линь Бяо иметь в виду именно их в первую очередь?

Фу смотрел на командира с недоумением, хотя в душе он и сознавал справедливость этих нравоучений.

– У летчика Чэна психология неисправимого одиночки, – сказал он.

– Неисправимого?

– Мне так кажется.

– А летает он хорошо.

– Разве я это отрицаю?

– И если бы не этот «одиночка», то вы ходили бы теперь не с легкой контузией, а было бы у вас настоящее решето вместо спины. Ведь пирата, повисшего на вашем хвосте, именно Чэн снял!

– Позвольте узнать, – сказал Фу, – вы серьезно полагаете, будто я мог бы изменить свое отношение к Чэну, если бы даже был совершенно уверен, что именно он спас мне жизнь? Вы так думаете?.. Впрочем, дело не в этом… Я полагал, что вы тоже понимаете: командованию нужен был новый «Икс». Какие же тут могут быть разговоры! Если бы вы могли обеспечить исполнение задания, умерев дважды, разве вы не пошли бы на это?.. Словно я вас не знаю… Да что там: «Вы, я»! Разве каждый из наших людей не отдал бы жизнь дважды и трижды за исполнение боевого приказа?! Что тут говорить!.. А вы хотите, чтобы я за то, что Чэн избавил меня от дырки в спине, простил ему нарушение этого приказа… Извините, командир, но мне кажется, что вы говорите не то, что думаете!