Москвичи и черкесы - Е. Хамар-Дабанов Страница 20

– Пошел! – И все поскакали. Несшиеся всадники без дороги, по степи, часто падали в ямы вместе с лошадьми; но так как ушибов по штату не полагается, то каждый упавший, проклиная темноту ночи и товарищей, которые наскочили на него и, пока он еще не успел встать, порядком помяли, опять садился верхом. Пустогородов не избегнул общей участи; он падал и был смят. Проскакавши верст около пятнадцати, он повел своих казаков шагом, чтобы дать вздохнуть лошадям, и тихо доехал, до брода чрезвычайно топкой речки. Это задержало его немного; но потом он опять пустился вскачь, дабы успеть к рассвету приехать к броду другой речки. Основываясь на словах лазутчиков, приезжавших в тот день к полковнику, думали, что хищники чрез нее переправятся.

Но возвратимся в станицу. Едва выехали все команды, как с хуторов, лежащих верстах в пятнадцати от полковой штаб-квартиры, прискакал казак к полковнику, который ходил по площади. Услышав конский топот, он громко спросил:

– Кто там едет?

– Казак, ваше высокоблагородие!

– Откуда?

– С хуторов.

– Что там у вас?

– Все хутора забрали, зажгли строения.

– Велика ли партия?

– Более тысячи черкесов.

– Что ты врешь, дурак!

– Ей-богу, ваше высокоблагородие! Нас было шесть конных казаков на хуторском посту; пятерых изрубили, мой добрый конь один ускакал – долго за мною гнались.

– Вот что значит добрая лошадь! А вас – черт возьми – еще не уверишь, что тот казак и молодец, у которого добрый конь. Станичный начальник! Велите запрячь орудие, хоть оба пускай будут готовы! Да резерву прикажите иметь лошадей в руках и не расходиться. – Полковник продолжал ходить.

Все женщины окружили приезжего казака и расспрашивали в один голос о Яковлеве, Петрове, Федорове, Николаеве, Сидорове и пр. и пр.

Прошло несколько времени, прискакал другой казак. Полковник спросил:

– Кто там и откуда?

– Казак, ваше высокоблагородие! Корнет Пшемаф приказал просить орудие. Он переправился через Кубань у поста (казак произнес какое-то варварское название), открыл черкесов и начал перестрелку, только их больно много.

– А сколько примерно?

– Не могим знать, ваше высокоблагородие, – темно, земля гудет от конского топота.

Старик закричал:

– Резерв на конь! Оба орудия садись! – Потом, обратясь к станичному начальнику, сказал: – Вы ступайте скорее с этим резервом к Пшемафу и вступите к нему в команду. Поезжайте на брод, – и назвал пост варварского имени.

– Слушаю! – И старик хорунжий вскочил на лошадь, скомандовал:

– Пошел за мною!

Полковой командир провожал их словами:

– Ну, с богом, хлопцы! Смотри, молодцами!

Все в один голос отвечали ему: «Рады стараться, ваше высокоблагородие!» Вслед за тем послышался конский топот, шлепанье казачьих плетей и гул катящейся артиллерии.

Солнце взошло, когда прискакал еще казак с известием, что недалеко за Кубанью слышна сильная пальба из орудий. Часа полтора спустя приехал черкес из мирного аула к полковнику с вестью, что весь плен у хищников отбит, что сами они прогнаны и понесли большую потерю, между тем как несколько казаков ранено, что владетель мирной деревни выезжал со своими подвластными на тревогу, дрался с хищниками, и что, наконец, капитан Пустогородов с казаками и отбитыми пленными отдыхает в их ауле. При вопросе, в каком числе был хищнический отряд, черкес отвечал: более двухсот человек!

Часов в одиннадцать утра прибыл урядник, присланный от Александра Петровича объявить полковнику, что хищники прогнаны, а он идет назад с ранеными. При расспросе о последних узнали, что их порядочное количество и что из офицеров ранен один он только.

Добрый полковник пошел тотчас на квартиру Александра Петровича предупредить Николашу, что брат его ранен, и предложить ему, вместе с тем, отправиться в коляске навстречу капитану, которому спокойнее будет доехать в экипаже. Николаша, несмотря на то, что не кончил еще туалета, с радостью принял предложение. Верстах в двенадцати он встретил Александра Петровича, бледного, окровавленного, однако едущего верхом. Александр не хотел согласиться пересесть в коляску, ссылаясь на неважную рану, и предложил брату заводную лошадь [19]. Они ехали рядом. Казаки, следуя, пели песни; двое из них наигрывали на камышовой дудке арию волынки; между тем несколько человек, спешась, выплясывали по дороге русского трепака, а иногда что-то вроде лезгинки. Один из телохранителей капитана, подъехав к нему, сказал:

– Ваше благородие! Не угодно ли будет видеть Алима?

– Согласен.

Два казака подъехали; один, корча горца, мастерски передразнивал звуки черкесского языка; другой, искусно коверкая русский язык, представлял переводчика.

– Здорово, Алим! Откуда явился? – спросил Александр, улыбаясь. Казак поклонился по черкесскому обычаю, пробормотав какие-то черкесоподобные звуки.

Мнимый толмач перевел их так:

– Алим сказал – из немецкого окопа.

– Откуда?

– Моя не знает. Алим сказал – из Немецкого Окопа. – Тут он начал корчить, будто бы говорит с товарищем по-черкесски; потом, обратись к капитану, молвил: – Ваше благородие! Немецкий Окоп то, что ваше изволит называть Прочный Окоп [20].

Александр, смеясь, заметил брату вполголоса:

– Какие шельмы! Ко всему приложат; в Прочном Окопе все немцы, как и по всему нашему флангу. – Потом обратился опять к переводчику: – Ну, а генерал-то здоров? Доволен ли нашим сегодняшним делом [21]?

Толмач передал слова капитана Алиму; последний пробормотал что-то. Переводчик сообщил это следующим образом:

– Алим говорит, генерал сказал – казак хорош дрался; черкес подлец! А на капитана очень сердит; покажет ему своя дружба!

– За что же? – спросил Александр.

После обыкновенного повторения он получил в ответ:

– Алим говорит, генерал сказал – о капитан! Все свой казак любит! Все черкесская шашка, отбитая им, отдал, а был славный шашка и ружье! Что бы мне прислать! Моя все-таки один целков иль пол целков дал бы, да казак в придач крест навесил – тот казак молодец, который отбил оружие! А капитан им плеть даст, говорит: «Подлец, а не казак, сзади мертвых грабил!» Генерал сказал, этот капитан ничего не понимает.

Тут мнимый Алим что-то стал бормотать, переводчик делал несколько вопросов, наконец, перевел:

– Алим говорит, генерал очень сердис на капитан, сказал – фу, черт! До сорок тел убитых черкес и башка не привозил; что бы велел казак голова руби и приторочить к седло; да еще черкес пятнадцать ранен; взял в плен, на кой черт их? Голова долой [22] и мне прислал!

– К чему же генералу мертвые головы?

По переводе этого вопроса и по переговору с притворным черкесом переводчик отвечал:

– Алим говорит, генерал славно сотовку [23] делал черкеска голова: богатый голова плоти генерал два коров, бедно плоти один, два баран, голова возьми назад.

– А для