Георг Хилтль - Опасные пути Страница 20

— Чтобы узнать, не выразил ли умирающий своей последней воли, какого-нибудь желания… Кажется, у Вашего духовника были родственники… сестры?..

— Ах, что касается того, — с простодушной грубостью возразил посланный, — то он наверное ничего не говорил. Где уж тут, когда человека так пристукнуло! Тут уж не до разговоров!

Маркиза промолчала.

Герцог с семейством отправился в часовню замка помолиться за упокой души умершего, а маркиза осталась вдвоем с Атенаисой.

Последняя едва могла прийти в себя и с трудом простонала:

— Теперь ты видишь небесное наказание за наш грех?

— Нет, — холодно ответила маркиза, — это — судьба. Темные силы победили, но они не карают нас, но заставляют быть орудием высшей властной силы. Успокойся! Я всю ответственность беру на себя, чем бы ни грозили страницы той книги. Моя душа сильна!..

Вернувшись из часовни, герцог прошел в библиотеку и принялся большими шагами ходить по обширному залу. Его лицо страшно изменилось; казалось, его угнетало какое-то тягостное чувство. Несколько успокоившись, он остановился посреди зала и, устремив пристальный взгляд на одно место пола, прошептал:

— Здесь он стоял, здесь угрожающе поднял на меня руку. Я возмущался, не хотел верить… Но если несчастье действительно поселилось в этих стенах? Странные, непонятные события следуют одно за другим: исчезновение Жака Тонно, смерть духовника… В Париже обо мне совсем забыли; я нисколько не огорчался бы этим, но теперь в этом замке, в старом гнезде моих предков, как будто поселился дух горестей и несчастья… С того дня, как я отказался возвратить книгу тому монаху, отлетел покой, царивший прежде в замке. Надо расстаться с предметом, приносящим всякие беды, и я сделаю это! Когда мы поедем отдать последний долг усопшему другу, я передам книгу кому-нибудь из духовенства. Пока она в этих стенах, я не могу стряхнуть с себя тяжелое чувство. Сколько я ни принуждаю себя, веселое настроение не возвращается. Смерть духовника является новым предостережением, а потому удалим демона!

Он схватил связку с ключами и уже вставил ключ в замок ящика, скрывавшего рукопись, как вдруг дверь зала распахнулась, и в библиотеку с радостным лицом ворвался Анри де Монтеспан.

Герцог поспешно вынул ключ из замка и спрятал его в карман.

— Простите, герцог, что я без доклада врываюсь в Ваше святилище, — воскликнул молодой человек, — но тот, кто приносит приятное известие, имеет право надеяться на прощение!

— Вы приносите мне вести? — удивился герцог, — мне? Уж не из Амрадура ли?

— Загадка сейчас разъяснится. Я привез с собой маркиза де Пегилана, которого встретил на пути; он ехал с королевским поручением к Вам, герцог! Молодой властелин призывает Вас к своему двору; Вы должны покинуть этот уединенный замок и спешить в Париж, где займете в кругу пэров Франции и вблизи монаршего престола место, подобающее герцогам де Мортемар.

Герцог невольно поднял взор к небу, а затем с волнением произнес:

— Знаете, маркиз, я только что, сию минуту, думал грустные, тяжелые думы. Когда Вы вошли я именно думал о том, что меня забыли и что мой герцогский герб заржавеет среди мрачных лесов. Для себя лично я и шага не сделал бы; я не стремлюсь выше. Но у меня есть сын, есть дочери. Разве смею я похоронить своих детей в этом прекрасном, но совершенно уединенном месте, когда им, может быть, предстоит блестящая будущность? И только в виду этого я с радостью приветствую известие об этой перемене в моей судьбе, а, следовательно, — вестник может рассчитывать на мою благодарность.

— Пойдемте же к Пегилану!

Когда герцог, об руку с маркизом, вошел в приемный зал он нашел герцогиню в обществе очень юного кавалера, почти мальчика: это был Антуан, маркиз де Пегилан, стройный, изящный юноша, лицо которого изобличало близкое знакомство с жизнью и знание света, совершенно не свойственное его возрасту. На его губах играла любезная, но недобрая усмешка, в тоне голоса было что-то вызывающее; во всех движениях сказывался мужчина, который не задумается отстаивать себя со шпагой в руках. Увидев входящего герцога, он грациозно поклонился и, сделав рукой изящный, приветственный жест, сказал:

— Я считаю для себя особенным счастьем, Ваша светлость, быть тем лицом, которому его величество король поручил передать Вам, что его высочайшее желание — видеть Вас, Ваша светлость, при своем дворе, в Париже. Благоволите принять указ нашего повелителя.

С этими словами он подал герцогу большой пакет.

Распечатав его, герцог прочел официальный призыв ко двору, а затем произнес:

— Эта милость нашего молодого монарха истинно трогает и радует меня. Я переселюсь в Париж, где надеюсь видеть Вас, маркиз, своим гостем.

Де Пегилан молча поклонился.

Во время этого разговора маркиза де Бренвилье внимательно изучала выражение лиц Атенаисы и маркиза де Монтеспан. На лице юной герцогини она напрасно искала следов внутреннего волнения и восторга; напротив, маркиз был сильно взволнован и беспокойно переводил взоры с Атенаисы на герцогиню и на герцога; он явно ждал каких-либо разъяснений, но их не последовало.

Пегилан, еще в Париже знакомый с домом Бренвилье, скоро вступил в оживленный разговор с прекрасной маркизой. Много говорили о предстоявших переменах, о надеждах на будущее. В ушах Атенаисы звучали имена, о которых она и не мечтала; она узнала массу нового о том чуждом ей свете, в который ей теперь предстояло заглянуть, и все, что она услышала, привело ее в такое недоумение, что она убежала в тихий парк и с опущенной головкой задумчиво вошла в изящно разбитую искусственную рощицу.

Чей-то тихий голос заставил ее поднять голову.

— Анри! — воскликнула она.

Маркиз де Монтеспан молча протянул к ней руки. Она положила головку к нему на грудь.

— Атенаиса, — дрожащим голосом начал маркиз, — Вы уедете, Вы последуете за Вашими родителями; я знаю, Вы должны так поступить. Ах, зачем у меня не хватало до сих пор мужества объясниться с Вашим отцом! Мне следовало воспользоваться благосклонным отношением Ваших родителей и просить Вашей руки. Теперь перед Вами и перед Вашим семейством раскрывается широкая, но страшная арена жизни, при дворе, а из-за этого наступил конец надеждам Анри де Монтеспана! И я унесу в свою тихую глушь свою любовь… но не счастье!

— Но кто же сказал Вам, дорогой Анри, что я уеду отсюда без Вас? — возразила Атенаиса, нежно взяв руки молодого человека в свои руки и заглядывая в его опечаленные глаза. — Разве Вы не верите, что у меня хватит мужества пойти к отцу и сказать ему: “Ты везешь меня в этот бурно-волнующийся свет, жизнь которого едва-едва по плечу тебе самому; разве ты не обязан позаботиться о том, чтобы в этом водовороте интриг и опасностей у меня была поддержка, защита, опора?”.