Альберто Васкес-Фигероа - Харагуа Страница 20

— Полагаю, не вам об этом судить, — ответил он с ледяным спокойствием. — Это право лишь их величеств. Точно так же и я не вправе судить, как именно вы собираетесь завоевывать свою провинцию, — тут он замолчал и поднялся, давая понять, что разговор окончен. — И я буду принимать те решения, которые сочту необходимыми. Конечно, мне жаль, если вас что-то не устраивает, но я ничего не могу поделать.

— А если я попрошу вас по дружбе ничего не предпринимать против принцессы, пока не получите ответа от их величеств?

— Хорошо, я подожду, но ничего не обещаю.

— Казнь такой женщины, как Анакаона, никоим образом не будет способствовать блеску короны, — заметил Охеда.

— Но ничто так не затмевает его, как явные враги, — парировал губернатор. — А она как раз и есть такой враг.

— Даже если и так, — уступил Охеда. — Что решают эти несколько месяцев?

— Многое решают, если ее люди надумают поднять восстание, чтобы ее освободить, — ответил губернатор. — Зато покойники безопасны и никому не причиняют хлопот.

Когда спустя полчаса Алонсо де Охеда встретился с Нуньесом де Бальбоа и Сьенфуэгосом в таверне «Четыре ветра», он даже не пытался скрыть своего отчаяния. Ему пришлось выпить залпом два стакана вина, прежде чем он смог рассказать друзьям о неудачной беседе с губернатором.

— Он ее убьет, — таково было его мрачное заключение. — И мы ничего не можем с этим поделать.

— А Кастрехе? — спросил Бальбоа.

— Я прощупал его еще в алькасаре. Этот тип и пальцем не шевельнет, если ему не заплатить, и много заплатить.

Он подозвал жестом трактирного слугу и велел принести еще кувшин вина; едва слуга успел поставить вино на стол, как над их головами прогремел чей-то хриплый голос:

— Сдавайтесь!

Четыре пары глаз уставились на офицера, который стоял перед ними, держа руку на эфесе шпаги.

— Что случилось, Педраса? — раздраженно спросил Бальбоа. — Производство в капитаны лишило вас последних мозгов?

Педраса зло ткнул пальцем в Сьенфуэгоса.

— Его изгнали с острова, и наказание за ослушание — виселица.

— Боже, ну что за мания: вешать людей! — аж застонал Охеда. — Они же не окорока, в конце-то концов! — Он приблизился к Педрасе, который по-прежнему стоял как истукан: — Или вы не видите, что этот человек со мной?

— Какое это имеет значение? — спросил тот. — Закон есть закон.

— А шпага есть шпага, — прорычал в ответ Охеда. — Так что уберите руку со своей, если не хотите стать покойником.

Все прекрасно знали, что Алонсо де Охеда никогда не грозится зря, и если уж он обнажал оружие, неизбежно проливалась кровь. А потому неудивительно, что капитан Педраса весь побелел и шарахнулся, подняв кверху руки, показывая, что вовсе не собирался злить опасного коротышку. Тем не менее он все же решился высказать свое мнение, пусть даже тихим дрожащим голосом:

— Не к лицу вам защищать тех, кто скрывается от правосудия. А человек, над чей головой висит приговор об изгнании, не может вот так нагло распивать вино в столичной таверне только потому, что он ваш друг.

— Ну что ж, вы совершенно правы, — ответил Охеда самым миролюбивым тоном. И даю вам слово, что впредь это не повторится. Если вы будете столь любезны, что закроете глаза на это маленькое нарушение, даю вам слово, что мой друг немедленно покинет город, а при первой возможности и остров.

— Слово кабальеро?

— Слово Алонсо де Охеды, что значит много больше, чем просто слово кабальеро.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что капитан Педраса мечтал о том, как бы выйти из этой щекотливой и опасной ситуации, не уронив своего достоинства, а потому предложенный Охедой компромисс показался ему наилучшим выходом.

— Ну что ж, согласен! — заявил он тоном человека, решившего великодушно подарить жизнь поверженному противнику. — Даю вам срок до заката.

— Что взять с дуболома! — презрительно бросил Охеда, едва Педраса удалился. — Полный дуболом и блюдолиз к тому же, но, к сожалению, он в своем праве, а спорить с губернатором не могу даже я. — С этими словами он повернулся к Сьенфуэгосу. — Увы, мой друг, вам придется покинуть город, если не хотите, чтобы вас повесили.

— Я не могу бросить принцессу, — возразил канарец.

— Если Овандо узнает, что вы пытаетесь ее спасти, вы окажете ей этим медвежью услугу, — вмешался Бальбоа. — Так что я согласен с Охедой: здесь вы представляете для нее двойную опасность.

Канарец замолчал, глубоко задумавшись; его товарищи и стоявший тут же трактирный слуга молча наблюдали за ним. Наконец, взвесив все «за» и «против» в этой сложной ситуации, он пришел к выводу, что друзья правы, и в столице его рано или поздно схватят, если не Педраса, так кто-нибудь другой, это лишь вопрос времени. А значит, оставаясь в городе, он ничем не может помочь Золотому Цветку, зато подвергает страшной опасности собственную семью.

— Ну хорошо! — прошептал он наконец, повернувшись к Алонсо де Охеде. — Я покину город, но далеко не уйду. В сельве никто не сможет меня найти.

— Вы ошибаетесь, — вмешался трактирный слуга, тощий человек с изборожденным глубокими морщинами лицом и горящими как угли глазами. — Губернатор разослал по окрестной сельве патрули вооруженных солдат — как раз на тот случай, если дикари вдруг попытаются освободить Анакаону.

Алонсо де Охеда повернулся к нему и внимательно посмотрел прямо в глаза.

— А тебе-то какое до этого дело? — спросил он.

— Никакого, — ответил тот без тени смущения. — Я случайно услышал ваш разговор и решил вмешаться, потому что могу быть вам полезен. — Никому не придет в голову искать его в моем доме, — указал он на Сьенфуэгоса.

— В твоем доме? — повторил Сьенфуэгос. — Но зачем тебе так рисковать? Тебя же повесят за то, что ты меня прятал? Таков закон.

— Плевать я хотел на эти законы! — ответил парень, пожав плечами. — Никогда они меня не волновали, уж лучше я буду помогать чокнутому Бальбоа, знаменитому Силачу и легендарному Охеде, чем соблюдать законы этого кретина Овандо.

Бальбоа, не удержавшись от короткого смешка, широким жестом указал на своих спутников:

— Посмотри на нас хорошенько! Мы втроем едва смогли наскрести деньги на выпивку. Неужели ты думаешь, что можешь что-то с нас поиметь?

— Сегодня, конечно, ничего, — ответил тощий слуга. — И завтра тоже. Но я прибыл в Индии открывать и завоевывать новые земли, а не таскать кружки в таверне или пресмыкаться перед Овандо. Я мечтаю о великих свершениях и знаю, что гораздо большего смогу добиться как солдат, чем как торговец или политик, — он немного помолчал, после чего положил руку на стол, как если бы собирался присягнуть на Библии. — Если я поклянусь защищать этого человека, вы можете быть уверены, что никто не сможет до него добраться иначе, как через мой труп.