Станислав Рем - Двадцатое июля Страница 20

Курков почувствовал на себе тяжелый взгляд. Пожалуй, второй офицер рассматривает его несколько пристальнее, чем того следовало бы ожидать.

— Эрих, что вас так привлекло в нашем новом друге? — заметил повышенную заинтересованность второго офицера и Скорцени.

— Просто ситуация довольно странная. — Офицер, которого назвали Эрихом, приблизился к Куркову: — Никогда не думал, что буду стоять в одном строю с русским.

— Вам неприятно? — Курков и сам не понял, как вырвалась у него эта фраза.

— Нет. Безразлично. Простое любопытство. Хотя я, Отто, отчего-то не верю нашему, как ты выразился, новому другу.

— Напрасно. Он человек проверенный.

— То, что это недоразумение расстреляло нескольких большевиков и подписало нужные бумажки, еще ни о чем не говорит. Для них, русских, убить соплеменника — плевое дело. Меня больше интересует причина: почему он это сделал? Хотел спасти свою шкуру? Или же… выполнял приказ своих хозяев-коммунистов? А? — Офицер резко наклонился к лицу Куркова и буквально вбуравился взглядом в его глаза.

Скорцени заинтересованно наблюдал за обоими. Теперь должен был последовать ход Куркова. Тот отреагировал моментально:

— А вас, судя по всему, большевички сильно пощипали, раз вы, профессионал, не в состоянии сдержать свою ненависть к ним. — Переводчик едва успевал переводить речь русского. — Не иначе, на Восточном фронте пинок под зад получили?..

На последнем слове офицер схватил Куркова за ворот кителя, но тотчас был остановлен окриком Скорцени:

— Довольно! Я не позволю, чтобы в моей команде имели место разногласия. — Он махнул рукой в сторону офицера: — Эрих, успокойся. А вы, Шилов, извольте отныне разговаривать только по-немецки.

Офицер недовольно отпустил русского и вернулся на место.

— Эрих, — произошедшая перепалка явно повеселила Рихарда, — а ведь русский попал в «яблочко».

— Да пошел ты, — тихо выругался обидчик Куркова.

— Успокойтесь, Шталь, — повторил Скорцени. И вдруг подмигнул Сергею: — Как видите, не вас одного обидели большевики. Так что не считайте нас бесхребетными и всепрощающими созданиями. А раз уж Эрих положил на вас глаз, значит, ему за вами отныне и приглядывать. Однако вернемся к делу. Итак, господин Шилов… Или как там его теперь называть, обер-лейтенант?

Грейфе, тихо сидевший до сего момента на стуле в углу кабинета, тут же вскочил и отрапортовал:

— Курков Александр Петрович.

— Так вот, господин Курков, уже завтра вас начнут обучать совершению террористического акта в отношении специально охраняемого лица. Вы должны будете научиться выполнить задание, остаться при этом в живых и стать таким же героем, как я.

Гизевиуса арестовали рало утром. Люди в цивильной одежде тихо, отмычками отперли дверь и проникли внутрь дома. Гизевиус еще спал, когда на него навалились двое. Связали руки, затолкали в рот кляп. Накинули на плечи длинный плащ. Вывели во двор. Бросили на заднее сиденье явно не раз побывавшего в дорожных переделках «хорьха». Всю дорогу Гизевиуса преследовала мысль: кто его арестовал? На ум приходило два варианта. Если везут на Беркаерштрассе, 32, в район Берлин — Шмаргендорф, значит, за ним пришли люди Шелленберга. Конечно, внешняя разведка не имела права на аресты и допросы, но кто сейчас считается с правами и законом? Впрочем, это лучший вариант. Значительно хуже, если его везут на Принц-Альбрехтштрассе, 8. Тогда он оказался в руках гестапо. Спрашивать широкоплечих молодцев бесполезно: в лучшем случае можно заработать удар под ребра. Оставалось только ждать.

Все сомнения рассеялись, когда он увидел знакомые очертания пятиэтажного здания бывшей Школы прикладных и декоративных искусств. Его доставили в гестапо.

— Куда? — спросил дежурный офицер, даже не взглянув на арестованного. — В общую или одиночку?

— Папаша приказал в одиночку.

«Папаша. — Надежды пропали окончательно. — Меня арестовали по приказу Мюллера. Это конец».

— Господин группенфюрер… — прежде чем доложить, Гюнтер прикрыл за спиной дверь.

Мюллер посмотрел на него с недоумением:

— Что случилось? Русские решили капитулировать?

— Нет, господин группенфюрер. К вам прибыл бригадефюрер СС Шелленберг.

Мюллер снял очки:

— Я не ослышался?

— Никак нет. В приемной ждет встречи с вами шеф VI управления…

— Можешь не продолжать. — Группенфюрер вышел из-за стола, спрятал в сейф документы, окинул взглядом столешницу на предмет наличия возможного компромата, вернулся в свое кресло и лишь после этого отдал приказ: — Приглашай.

Шелленберг вошел в кабинет упругой стремительной походкой. В военной генеральской форме, что бывало нечасто.

Мюллер усмехнулся. Шелленберг предпочитал одеваться в гражданское, зная, что военная форма ему не идет. И раз уж сегодня он явился в парадном мундире, значит, дела у зарубежной разведки из рук вон плохи.

— Хайль Гитлер!

— Хайль, господин бригадефюрер. Какими судьбами в наши пенаты?

— Служебными, господин группенфюрер, служебными. Пришло сообщение из Швейцарии. Без всяких на то оснований швейцарцы решили выпустить на свободу «красную троицу».

— А вы что, хотели, чтобы они держали их под стражей, когда русские прут вперед практически без передыха?

Шелленберг поморщился. Конечно же, Мюллер прав, но от подобных высказываний его всегда коробило.

— Да я понимаю, разумеется, что швейцарцы потеряли всякий интерес к этим арестованным, но мне-то они нужны. Очень нужны, группенфюрер! А у вашего ведомства, я знаю, есть возможность переправить их в Германию…

— О! И кто же мне это говорит? — Мюллер с трудом пытался скрыть в голосе желчь. — Уж не тот ли специалист, который собирался похитить Эдуарда VIII? Неужели, господин бригадефюрер, у вас самого нет возможности провести столь простую операцию?

— Возможность есть, но на данный момент я не могу ее использовать. А пересылка «троицы» в Берлин могла бы послужить и нам, ивам.

— Если вы имеете в виду мою радиоигру, то разевать роток на чужой хлебец не советую.

— Нет, ваша игра со связистами всего мира меня не интересует. — Шелленберг старался не замечать снисходительно-язвительного тона беседы, который пытался навязать ему Мюллер. — Но мы так и не смогли выяснить, от кого поступала информация из Германии. Источник обнаружен не был. В Швейцарии допросить этих троих нам не разрешили. А теперь их еще и на свободу хотят выпустить. День-два, и они исчезнут из поля нашего зрения.

Мюллер указал собеседнику на кресло напротив себя. Когда Шелленберг сел, группенфюрер наклонился к нему и медленно проговорил: