Джайлс Кристиан - Викинг. Бог возмездия Страница 21

Стерев слезы и чужую кровь с лица, Сигурд ухватился за рукоять в форме оленьих рогов, пробормотал молитву, обращенную к Тору, чтобы тот дал ему смелости, сделал глубокий вдох и вытащил клинок из тела матери. Тот вышел легко, и, когда Сигурд увидел блестевший от крови нож, он задохнулся и несколько мгновений не мог дышать – так крючок запутывается в водорослях, и его становится невозможно вытащить.

Вдоль лезвия он увидел зазубрины, которых раньше не было, – четыре, толщиной с ноготь. Эти отметины могли быть рунами, рассказывающими о мужестве Гримхильды во время ее последней схватки с врагом, и Сигурд вдруг почувствовал, что сердце готово разорваться у него в груди от наполнившей его гордости, приправленной горечью. И тут он увидел крошечный предмет, который заметил по чистому везению, – гораздо более ценный, чем сундук, наполненный серебром. Сигурд прихватил его между большим и указательным пальцами, потом вытер рукавом рубахи и обнаружил, что шерсть под кровью имеет густой зеленый цвет, точно лист падуба.

Нижнее платье его матери было из некрашеного льна, а передник – из голубого. Сигурд понял, что зеленый обрывок ткани не с одежды Гримхильды, и, мысленно представив схватку, увидел, как ее клинок цепляется за зеленую рубаху напавшего врага, когда она вытаскивает его из хлюпающей плоти болвана, недооценившего способности жены ярла с длинным ножом в руке.

– Я убью тех, кто это сделал, – сказал Сигурд, обращаясь скорее к матери, чем к богам. – И пусть я никогда не попаду в Вальхаллу, если нарушу свое обещание.

Он подумал про Одина, дав ему время услышать и оценить эти слова, потом нашел коробку для рукоделия, принадлежавшую Гримхильде, достал тонкую костяную иглу и нитки из конского волоса и вышел наружу, с жадностью вдыхая пропитанный дымом воздух, который показался ему сладким, точно мед, после вони, царившей в зале его отца.

Сигурд вскипятил воду и промыл рану Солмунда. Он бы напоил его медом или элем, но люди ярла Рандвера выпили все, что смогли найти.

– Убивать детей – тяжелая работа, от нее, знаешь, какая жажда нападает? – Солмунд с трудом сплюнул на землю, ухмыльнулся и вытерпел боль, бормоча проклятья и сжимая зубы, пока Сигурд сшивал разрезанную плоть. – Слепая женщина с одной рукой и зубом на меня сделала бы это аккуратнее, – заявил шкипер, глядя на результат трудов Сигурда; его лицо заливал пот, глаза казались двумя черными точками.

– В следующий раз сам будешь себя зашивать, старик, – ответил Сигурд совершенно серьезно.

– Ха! В следующий раз? Если я увижу урода с лошадиным лицом, который это сотворил, я как следует его отделаю, чтобы не размахивал мечом, если не умеет, а потом приплачу ему, чтобы он довел дело до конца. – Он поморщился. – Я один с тех самых пор, как ты был ребенком, Сигурд, – сказал он. – Ради чего мне жить? Без руля в руках я ничего не стою.

Ярл Рандвер забрал «Олененка», которого Солмунд любил больше меда, серебра и славы.

– Кроме того, меня ждет твой отец, – добавил он.

– Ему придется подождать, старик, – заявил Сигурд. – Мне понадобится человек с твоим умением управлять кораблями.

Солмунд ухмыльнулся в белую бороду и закрыл глаза. Сигурд оставил его отдыхать, у него самого было полно работы.

К тому времени, когда он перенес большинство тел в «Дубовый шлем», в деревню начали возвращаться первые из тех, кому повезло остаться в живых. Они приходили по двое и трое, спотыкаясь и едва переставляя ноги, словно драугры, трупы, выбравшиеся из погребальных курганов, чтобы расхаживать среди живых. Они шли с широко раскрытыми глазами; женщины держались за руки, дети плакали. Некоторые находили своих родных среди убитых жителей деревни; другие обнаруживали, что те, кого они любили, исчезли, точно дым на ветру, и в каком-то смысле это было даже хуже, потому что их ждали невольничьи рынки. Лучше знать, что твоя сестра или сын мертвы, чем понимать, что они остались в живых и страдают где-то под жестоким игом других людей, и ты больше никогда их не увидишь.

Сигурд обрадовался, заметив Рагнхильду, которая перебиралась через камни, направляясь в деревню. Ее распущенные волосы полоскал ветер, и она держала на руках своего светловолосого малыша. Женщина улыбнулась Сигурду сквозь слезы, но, прежде чем он сумел отыскать подходящие слова, сама поняла, что ярл Харальд и Сорли, и все остальные мертвы. Ее охватил ужас, и она прижала маленького Эрика к груди так сильно, что чудом его не задушила.

– Мой Улаф знает, что делать, – сказала она с неколебимой уверенностью, что ее муж обязательно вернется, и Сигурд прикоснулся к резной фигурке одноглазого Одина, висевшей у него на груди, надеясь, что Улафу и его отряду повезет.

Уже совсем стемнело, когда в деревню вернулись последние жители, сжимавшие в руках инструменты, украшения, плащи или лучшие меха; все, что им удалось прихватить перед тем, как они бежали от людей Рандвера. Сигурд насчитал тридцать шесть человек, из них всего восемь мужчин, причем трое были стариками, которые не смотрели Сигурду в глаза, стыдясь того, что они еще дышат, когда столько народа погибло.

Собравшись в круг, прикрывая руками рты или смаргивая слезы, теребя в руках оружие, все слушали Сигурда и Солмунда, которые рассказывали им жуткую историю того, что произошло. Выяснилось, что пятерых девушек и шестерых юношей налетчики увели с собой. Их отправят на невольничьи рынки, если потребуется, под угрозой скрамасаксов.

– Они придут, чтобы убить нас, – сказала женщина, когда Сигурд и Солмунд закончили говорить, и все одновременно посмотрели на юг, в сторону залива и моря с пенными шапками, которые нагнал ветер.

Сигурд покачал головой.

– Они хотят получить эту землю, и они унесли все, что смогли. Но когда Рандвер придет снова, он объявит себя вашим ярлом. Он захочет, чтобы вы ловили рыбу, собирали урожай и разводили свиней.

В этот момент перед его мысленным взором появилась детская колыбель, и он порадовался, что бросил ее в горящий дом Асгота до того, как беженцы вернулись. Может быть, даже к лучшему, что Унна, мать ребенка, тоже была мертва.

– Я видел краем глаза, как Рандвер и его ублюдки пытались поджечь дом твоего отца, – сказал Солмунд, лицо которого было бледным, как седые волосы, кивком показав на дом; огонь в западном крыле не разгорелся, хотя соломенная крыша продолжала тлеть, окрашивая сумерки желтым дымом. – Он хотел заполучить его себе, почему бы и нет… – Солмунд оглядел испуганные лица людей, окружавших его, и покачал головой. – Его люди напились почти до потери сознания, они не должны были убивать столько народа, и Рандверу совсем не понравилось то, что они сотворили.

Слабое утешение для тех, кто остался в живых, но, скорее всего, это было правдой. Вместе с рабами, богатой добычей и тремя кораблями Рандвер получил бы Скуденесхавн, смотрящий на юг через Бокнафьорден. Что же до конунга Горма, он обрел в лице Рандвера сильного союзника вместо врага, что принесет ему больше серебра, чем необходимость хранить взаимную клятву верности, которую они дали друг другу с ярлом Харальдом.

Когда оставшиеся в живых жители Скуденесхавна осознали эту тяжелую истину, они, по крайней мере, перестали оглядываться через плечо и смотреть на тела тех, кому повезло не так, как им. Несколько мальчишек помогли Сигурду перенести последние тела в «Дубовый шлем» и, когда они закончили, около центрального очага лежали трупы тринадцати мужчин, женщин и крошечных детей, а также трех собак. Аслака среди них не было, и это означало, что его, скорее всего, забрали вместе с Руной, чтобы продать на невольничьем рынке; хотя, возможно, у ярла Рандвера появились бы другие планы на девушку, если б он узнал, что она – дочь ярла.

Налетчикам не удалось найти самый маленький сундучок с серебром ярла Харальда. Они выкопали тот, что был спрятан под их с Гримхильдой кроватью, а еще забрали морской рундук Харальда, в котором лежали его самые ценные вещи: скрамасаксы с серебряными и костяными рукоятями, серебряные кольца, молоты Тора и кольца для предплечий, принадлежавшие воинам, убитым им в сражениях. Все это, хотя и не могло сравниться с сундуками Фафнира, наверняка вызвало счастливую улыбку на лице Рандвера.

Но они не нашли нестбаггин из кожи, набитый разными вещицами и монетами из серебра, спрятанный Харальдом на одной из потолочных балок, под которой он спал ночью после возлияний меда или эля. Сигурд ловко сбил его топором, дрожащими руками развязал тесемки и, засунув внутрь руку, нащупал сокровище, принадлежавшее его отцу. Дань и добыча, полученные Харальдом хитростью, мечом или посредством торговли. Даже в медном сиянии масляных ламп Сигурд видел, что слитки и сломанные кольца потемнели, стали серыми или черными, потеряли блеск, забытые, хранимые для тяжелых времен.

Но серебро – это серебро, и Сигурд был богат.

Он попросил принести старые бревна и сухое топливо; все это сложили вокруг мертвых тел и полили маслом из печени трески, хранившимся в тайнике в одном из сараев для лодок рядом с причалом, который не нашли люди Рандвера.