Роялистская заговорщица - Жюль Лермина Страница 21

Но она казалась такой доверчивой, так же доверчивы были и все те, которые не оттолкнули его, которые не отнеслись, как к оскорблению, к его общему с ними участию в борьбе и аресту.

Говоря правду, Лорис не мог решительно разобраться во всех этих событиях, они казались ему до того противоречивыми, точно все они были плодом горячечного бреда.

Он до того был поглощен всеми этими мыслями, что совсем не заметил дороги; он с грустью увидел, что перед ним раскрылись двери и что он четвертым вошел в грязную комнату, подошел к деревянной решетке, за которой сидел господин, безобразный с виду, который, уткнув нос в протокол, бормотал вопросы.

Спрашивались имена, фамилии.

Картам проговорил своим звучным голосом:

– Мы отвечать не намерены. Тебя это не касается. Те, кто нас арестовал, должны знать, кого они арестовали.

Жан Шен настаивал:

– Раз вы не знаете наших имен, значит, против нас не сделано никаких заявлений. И тогда наш арест незаконный. Я протестую.

– Хорошо. «Отказались отвечать», – записал господин. – Мне безразлично. Ну а вы что скажете, малютка? – обратился он к Марсель.

– Скажу, что вы невежа, – ответила она, гордо выпрямляясь.

– Прекрасно, – повторил он. – Якобинцы и якобинки – всех вас в один мешок.

Затем он с насмешкой обратился к Лорису.

– Что касается вас, гражданин…

Он нарочно сделал ударение на слове, вышедшем из употребления.

Лорис прервал его резко:

– Милостивый государь, мое ими – виконт Жорж де Лорис, и я предупреждаю вас, что если не сегодня, то в первый день моей свадьбы я расплачусь с вами палкой за ваши дерзости.

У виконта был весьма внушительный вид, и чиновник, который умел различать людей, приподнял на него свои вооруженные очками глаза.

– Вы сказали, виконт…

– Де Лорис… И даже если бы я не был дворянином, я все-таки не позволил бы вам выражаться как извозчику.

На этот раз чиновник вскочил, он колебался между сохранением достоинства своей профессии и благоразумием.

– Я ничего вам не сказал обидного, – заметил он. – Неужели оскорбление назвать кого-нибудь гражданином.

Во всякое другое время Лорис принял бы это за величайшее оскорбление, но он был уже не тот.

– Довольно разговоров, – сказал он. – Исполняйте вашу обязанность, и только вашу обязанность, но предупреждаю вас, что я рассчитаюсь с вами за вашу грубость и за себя, и за моих друзей.

Он оглянулся.

– А где же, – спросил он, – поставщик тюрьм, которому я имел удовольствие дать пощечину моей шпагой?

– Не знаю, о ком вы говорите, – ответил полицейский. – Мне некогда с вами разговаривать.

Он сделал знак тюремщикам, которые терпеливо ожидали окончания формальностей предварительной переписи.

– Отдайте все, что вы имеете при себе, – сказал он арестованным, – избавьте этих господ от труда вас обыскивать.

Картам и Жан Шен побросали на пол пустяшные предметы, которые были у них в карманах. Марсель последовала их примеру.

Что касается Лориса, которого еще не обезоружили, он вынул пшату и сказал:

– Первый, кто поднимет на меня руку, будет проткнут мной, как курица.

У него был такой решительный вид, что полицейские, растерявшись, расступились.

– Однако, – воскликнул выведенный из себя чиновник, – правила должны быть соблюдены.

– Какие правила? – вскричал Лорис. – Разве я признаю за вами право наложить на меня руку?

Картам вмешался:

– Поверьте, ваше сопротивление только узаконит грубость этих людей. Благоразумнее будет сделать вид, что вы подчиняетесь им.

– Что же я должен сделать для этого? – спросил Лорис.

– По крайней мере, отдать вашу шпагу…

– Кому? Этому?!

– Отдайте ее мне, – сказала Марсель.

Она смотрела на него с улыбкой шаловливого ребенка. Ему стало стыдно своей несдержанности перед невозмутимым спокойствием девушки, и, сознавая, что этот компромисс в любезной форме избавлял его от уязвления слишком развитого самолюбия, он передал ей шпагу.

Она взяла ее и передала чиновнику не рукояткой, а лезвием:

– Сберегите нам это, – сказала она, – пока мы здесь.

Она обращалась с ним, точно с лакеем, которому дают подержать верхнее платье.

Чиновник ощущал некоторое беспокойство. Действительно, он не получил никакой пояснительной бумаги по поводу ареста этих людей, которые не походили на простых преступников.

Полицейские были вытребованы по особому приказу Фуше, они последовали за своим случайным начальником и больше ничего не знали.

Хуже всего было то, что этот начальник исчез до их прибытия в Консьержери, быть может, руководясь принципом, что не следует переступать порога тюрьмы без особой надобности.

Что делать с арестованными?

Чиновник не шевелился, с поднятым пером к верху он сидел, не зная, на что решиться. Вдруг ему пришла счастливая мысль. Лучшее средство уменьшить свою ответственность – это разделить ее.

– Господа, – обратился он к тем, которые отказывались ему отвечать, – напрасно вы не хотите назвать себя. Если бы я знал ваши фамилии, я сегодня же послал бы список в канцелярию герцога Отрантского, и, быть может, это помогло бы сократить время вашего заключения.

Картам и Жан Шен переглянулись.

– Вы правы, – проговорил Картам, – чем скорее увидеть в глаза вонючее животное, тем лучше… Пишите же… Гракх Картам, ссыльный Нивоза, бывший секретарь комитета общественного спасения, который вместе с гражданином Фуше голосовал за смерть Капета…

– О! – воскликнул Лорис.

– Тише! – заметила Марсель.

Полицейский чиновник злился до белого каленья, но молча писал.

– Жан Шен, – начал другой, – капитан 6-го егерского полка. Бывший друг Уде, бывший друг Мале…

– Это какие-то сумасшедшие, – решил несчастный писака. – А вы? – обратился он к Лорису и к девушке, – не имеете ли и вы сообщить мне чего особенного?..

– Да здравствует король! – воскликнул Лорис.

– Да здравствует республика! – воскликнула Марсель.

– Если вам хочется крикнуть: да здравствует император, пожалуйста, не стесняйтесь нас, – сказал, громко смеясь, Картам.

– Довольно! – крикнул ошеломленный полицейский, твердо решивший сейчас же обо всем уведомить свое начальство. – Отведите четверых арестованных в заднюю комнату канцелярии. Там они будут ожидать приказания министра.

На этот раз не последовало протеста, и через несколько минут наши четыре действующих лица очутились в комнате, более похожей на контору, чем на тюрьму, в которой было несколько кресел, диван, все это, правда, не первой свежести, но во всяком случае чище и удобнее мебели залы Сен-Мартен.

Но для того, чтобы они не могли сомневаться насчет своего местопребывания, их оставили впотьмах; затем они услышали, как дверь с основательными замками закрылась за ними.

IX

Говоря правду, положение было довольно оригинальное. Марсель приветствовала темноту веселым порывом смеха, к которому невольно присоединились и трое мужчин.

– Однако, – начал Картам своим искренним голосом, в котором под искусственной грубостью звучала отеческая нежность, – надо нам