Альфред де Виньи - Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII Страница 21

«Увы, — думал он, — быть может, она и сама заблуждается относительно своих чувств; в деревенском уединении душа так чувствительна! Я предстал перед ней, и она поверила, что я тот, о ком она мечтала: наша молодость и моя любовь довершили остальное. Но когда она при дворе, вблизи королевы, научится взирать свысока на то величие, к которому я еще только стремлюсь и которым любуюсь снизу; когда она вдруг увидит, что она хозяйка своего будущего, и верным взглядом измерит путь, который мне еще предстоит пройти; когда она услышит от Других те же клятвы, какие слышала от меня, но произнесенные людьми, которым достаточно будет молвить одно слово, чтобы погубить меня, уничтожить того, кого она ждет как супруга, как повелителя, — о, каким я был безумцем! — тогда она поймет, как была безрассудна, а мое безрассудство сочтет оскорблением».

Так величайшая горесть любви — сомнение стало разъедать его исстрадавшееся сердце; он чувствовал, как пылающая кровь бросается ему в голову и дурманит ее; не раз припадал он к холке коня, замедлившего шаг, и глаза его смыкались в полусне; черные ели, окаймлявшие дорогу, представлялись ему гигантскими мертвецами, шествующими возле него; он снова увидел, или ему почудилась та женщина в черном, на которую он обратил внимание Граншана; теперь она подошла к нему и даже коснулась гривы его лошади, подергала его за плащ и сгинула, хихикая; дорожный песок казался ему рекой, которая течет на него, стремясь вспять, к своему истоку; это странное видение ослепило его утомленный взор; он закрыл глаза и заснул в седле.

Вскоре он почувствовал, что лошадь остановилась. Холод совсем сковал его. Как в тумане, он увидел крестьян, факелы, хижину, большую горницу, куда его внесли, широкую постель с тяжелым пологом, который задергивал Граншан, и он снова заснул, одурманенный жаром, от которого шумело в ушах.

Сны кружились в его голове, словно опавшие листья, гонимые ветром; он не в силах был остановить их и метался в постели. Урбен Грандье под пыткой, плачущая мать, воспитатель с оружием в руках, закованный в цепи Басомпьер проходили мимо, прощаясь с ним; он во сне положил руку на голову, чтобы удержать сон, который стал развертываться перед ним, как череда зыбучих песков.

Городская площадь, запруженная каким-то иноплеменным северным народом; люди радостно кричали, но их возгласы были какими-то дикими; а вот шеренга стражи и ков, хмурых солдат — это французы.

«Пойдем со мной,— ласково произнесла Мария Гонзаго, беря его за руку.— Видишь, на мне диадема; вот твой трон, пойдем со мной».

И она увлекла его за собой, а народ все кричал.

Он шел, шел долго.

«Почему же вы такая грустная, если вы королева?»— спросил он, трепеща.

Мария была бледна, она молча улыбнулась. Она поднялась по ступенькам и взошла на трон.

«Поднимайся»,— говорила она и сильно тянула его за руку.

Но тяжелые балки рассыпались под его ногами, и он никак не мог подняться.

«Воздай благодарение любви»,— продолжала она.

И рука, обретя еще большую силу, подняла его до самого верха. В толпе раздались возгласы.

Он склонился, чтобы поцеловать эту великодушную руку, руку обожаемую… Но она оказалась рукой палача!

— Боже! — воскликнул Сен-Мар с тяжелым вздохом.

И он открыл глаза: мигающий светильник освещал убогую горницу харчевни; он снова сомкнул глаза, ибо увидел, что у его ног сидит женщина — молодая, прекрасная монахиня! Он подумал, что все еще грезит, но она крепко сжимала его руку. Он опять открыл воспалённые глаза и стал всматриваться в нее.

— Жанна де Бельфиель! Неужели это вы? У вас покрывало и волосы мокры от дождя. Что вы тут делаете, бедняжка?

— Тише, не разбуди моего Урбена; он в соседней комнате спит возле меня. Да, голова у меня мокрая, а ноги — посмотрите на них,— некогда они были такие белые! Смотри, какая на них грязь! Но я дала обет, я вымою их только у короля, когда он помилует моего Урбена. Я еду в армию, к королю; я поговорю с ним, как учил меня Грандье, и он простит его; но послушай, я выпрошу у него и твое прощение,— я ведь прочла на твоем лице, что и ты приговорен к смерти. Бедный юноша! Ты еще так молод, тебе рано умирать; у тебя такие прекрасные кудри; и все же ты приговорен,— у тебя на лбу складка, которая никогда не обманывает. Человек, которого ты ударил, убьет тебя. Ты злоупотребил крестом, и это принесет тебе несчастье; ты ударил крестом, а он у тебя на груди вместе с медальоном, где хранишь волосы. Не прячься под одеялом. Разве мои слова огорчили тебя? Или вы влюблены, молодой человек? О, не бойтесь, я не расскажу об этом вашей подруге; я безумна, но я добрая, очень добрая, а еще три дня тому назад я была красавицей. А она тоже красавица? О. как она будет рыдать в тот роковой день! Но какая она будет счастливица, если у нее еще достанет сил рыдать!

И Жанна вдруг принялась скороговоркой, заунывным голосом читать заупокойную молитву; она по-прежнему сидела на кровати и перебирала длинные четки.

Вдруг растворяется дверь; женщина обращает туда взор и исчезает.

— Что за наваждение? Кто это, сударь, служит по вас заупокойную — не то домовой, не то ангел? А вы закутались одеялом, словно саваном.

То был грубый голос Граншана; старик был так ошеломлен, что выронил стакан с лимонной водой, который держал в руках. Видя, что хозяин ничего не отвечает, он еще больше испугался и отдернул одеяло. Сен-Мар лежал весь красный, и, по-видимому, спал; но старый слуга решил, что бросившаяся в голову кровь может задушить его молодого хозяина, поэтому он схватил сосуд с холодной водой и вылил его на голову юноши. Это походное лекарство всегда оказывает решительное действие, и Сен-Мар вскочил, сразу очнувшись.

— Ах, это ты, Граншан! Какие страшные сны мне снились!

— Полноте, сударь. Сны у вас, напротив, прекрасные. Я застал кончик последнего. Вкус у вас отличный.

— Что ты мелешь, старый дурак?

— Я не дурак, сударь; глаза у меня зоркие, и что я видел, то видел. Но, конечно, если бы его превосходительство маршал был так болен, как вы, то он не стал бы…

— Вздор несешь, дорогой мой. Дай-ка пить, умираю от жажды. О боже! Что за ночь! Все эти женщины у меня еще перед глазами.

— Все женщины, сударь? А сколько же их тут?

— Я говорю о снах, болван. Что же ты стоишь как пень, вместо того чтобы подать мне пить!

— Сейчас, сейчас, сударь. Схожу за другим стаканом.

Он подошел к лестнице и крикнул вниз:

— Эй, Жермен! Этьен! Луи!

Трактирщик ответил:

— Сию минуту, сударь. Сейчас их позовут. Они мне помогали поймать полоумную.

— Какую полоумную?— спросил Сен-Map, вставая с койки.

Трактирщик вошел в комнату и, сняв с головы колпак, почтительно сказал: