Вальтер Скотт - Черный карлик Страница 21

— Правильно! — воскликнул Саймон Хэкберн. — Давно бы так, Хобби. Пусть бабы сидят дома да льют слезы, а мужчины должны помнить: «Око за око, зуб за зуб», как сказано в писании.

— Попридержи-ка язык, приятель, — осуждающе заметил кто-то из старших, — не поминай святого слова всуе. Ты сам не ведаешь, что говоришь.

— Что ты узнал, Хобби? Есть какие-нибудь новости? Ребятки, только не поступайте опрометчиво, — увещевал молодежь старый Дик Дингл..

— Ну, что ты нам читаешь проповеди! — сказал Саймон. — Коли сам не можешь ничего сделать, по крайней мере не удерживай других!

— Не кипятись! Скажи-ка лучше, кому ты мстить-то собрался?

— А ты думаешь, мы хуже наших отцов знаем дорогу в Англию? Все зло идет оттуда — так всегда говорили, и это уж точно. Туда мы и отправимся: сам дьявол тащит нас на юг!

— Мы поедем через пустошь по следу лошадей Эрнсклифа! — воскликнул один из Элиотов.

— Я отыщу его следы на любом лугу и болоте, даже если накануне там была бы ярмарка, — заявил Хью, кузнец из Ринглберна, — недаром я всегда сам подковываю его коня.

— Пустите по следу собак! — крикнул еще кто-то. — Где собаки?

— Что ты, старина, солнце-то когда еще взошло, роса испарилась, и след давно простыл.

Между тем Хобби уже свистнул своим гончим, которые бродили по пожарищу, оглашая воздух жалобным воем.

— А ну, Громобой, — заговорил он, — покажи сегодня свое искусство!

И вдруг его будто осенило, и он добавил:

— Постой-ка! Да ведь этот богомерзкий карлик что-то такое говорил мне! Да, да, он знает больше, чем все мы, но от кого: от земных лиходеев или от чертей из преисподней? Да, я вырву из него правду, хотя бы мне пришлось для этого вспороть его поганую утробу ножом!

И он принялся поспешно отдавать приказания товарищам.

— Саймон, бери еще четверых и скачите прямо к Грэмскому ущелью. Если грабители были из англичан, они отправятся обратно этой дорогой. Остальные по двое и по трое объездите да осмотрите всю округу и ждите меня у Тристинг-пула. Повстречаете моих братьев, скажите им, чтобы ехали туда же. Бедняги: каково-то им будет! Пожалуй, не легче, чем мне… Не думают и не гадают, что их тут ждет! Сам я отправлюсь на Маклстоунскую пустошь.

— Будь я на твоем месте, — сказал Дик Дингл, — я бы поговорил с Мудрым Элши добром. Он-то знает, что делается в наших краях, и сможет все рассказать тебе, если захочет.

— Будь покоен — захочет, — заявил Хобби, осматривая свое оружие, — выложит, как, миленький, всю правду. Иначе я все равно узнаю, что за причина заставляет его молчать.

— Ты с ним полегче, Хобби, полегче, голубчик: колдунов лучше не дразнить: они все водятся с разными привидениями и духами и сами делаются злыми как черти.

— Ничего, я с ним управлюсь, — ответил Хобби, — сегодня у меня на душе творится такое, что все колдуны на свете и все черти в аду мне нипочем.

К этому времени все приготовления были закончены; Элиот вскочил в седло и, пришпорив коня, пустился во весь опор вверх по склону холма.

Он быстро добрался до его вершины, столь же стремительно съехал вниз по другому склону, пересек небольшой лесок, затем узкую долину и очутился на Маклстоунской пустоши. Ему пришлось, однако, постепенно умерить прыть своего коня, зная, что тому предстоит дальняя дорога; поэтому у него оказалось достаточно времени, чтобы тщательно обдумать, в каком тоне разговаривать с карликом, дабы выведать у него побольше сведений о виновниках постигшего его несчастья. Он был уверен, что карлик о них что-то знает. Хотя, как и большинство его соотечественников, Хобби был грубоват, а иногда резок и вспыльчив, ему отнюдь нельзя было отказать в той доле хитрости, которая также присуща характеру шотландца. Из всего, что он видел в ту памятную ночь, когда впервые встретился с карликом, и из дальнейшего поведения этого загадочного существа он заключил, что с помощью угроз и насилия наверняка ничего от него не добьется и только испортит дело.

— Буду с ним поласковей, — сказал он самому себе, — старый Дик — он правильно советует. — Хоть и говорят, что он стакнулся с самим сатаной, но не мог он стать таким воплощенным дьяволом, чтобы не откликнуться на мое горе. Опять же, говорят, что он порой добрые дела совершает, помогает людям.

Постараюсь сдержаться, буду гладить его по шерстке, ну а в крайнем случае, может, и придется взять его за горло.

С твердым решением во что бы то ни стало подладиться к отшельнику, Хобби подъехал к его хижине.

Старика не было видно ни на камне, где он обычно встречал посетителей, ни за оградой в садике.

— Забрался в свою берлогу, — пробормотал Хобби, — не хочет никого видеть. Ну, да я обрушу его лачугу ему на голову, если он не выйдет добром!

Потешив себя такими рассуждениями, он стал взывать к Элши, стараясь говорить как можно смиреннее, хотя в его состоянии крайнего возбуждения ему это удавалось с трудом.

— Элши, друг Элши!

Ответа не последовало.

— Мудрый отец Элши!

Карлик молчал.

— Чтоб тебе пусто было, уродина ты этакая! — пробормотал горец сквозь зубы и затем продолжал вслух тем же смиренным тоном:

— Папаша Элши, к тебе за советом пришел несчастнейший из смертных!

— Поделом! — отвечал карлик резким и скрипучим голосом из похожего на бойницу окна, которое было проделано рядом с дверью и откуда он мог видеть любого, кто подходил к его жилищу, сам оставаясь невидимым.

— Поделом! — повторил Хобби с ноткой раздражения в голосе. — Но почему же, Элши? Разве ты не слышишь, что я говорю тебе: я самый несчастный человек на свете.

— А разве ты не слышишь, что говорю я: поделом тебе! Разве я не предупреждал тебя сегодня утром, когда ты считал себя счастливцем, что еще до вечера у тебя будет горе?

— Верно, предупреждал, — отвечал Хобби, — потому-то я и пришел к тебе сейчас за советом: тот, кто предвидит беду, знает, как помочь человеку выбраться из нее.

— Я не знаю, как помогать тем, кто в беде, — возразил карлик. — А если бы даже и знал, зачем стану я помогать другим, когда никто никогда не хотел помочь мне? Разве я не лишился богатства, которого бы хватило, чтобы сотни раз купить и перекупить все твои бесплодные земли; лишился положения, которое не сравнится с твоим, как твое не сравнится со званием простого крестьянина; разве я не изгнан из общества, где люди пленяют своим обхождением и блеском ума? Недаром я потерял все это. Недаром я прозябаю здесь пасынком на безлюдных и мерзких задворках природы и сам являю собой зрелище еще более мерзкое, чем все то, что меня окружает? И почему другие черви жалуются тогда, когда по ним проедет колесница судьбы, когда я сам корчусь, уже раздавленный ею!