Йоханнес Йенсен - Ледник Страница 21

Мгновение:

Дренгу чудится в этом молниеподобном свете, что душа его ширится и растет, вмещая в себя все, что этот свет озаряет, хотя все это для него – непостижимый, неведомый мир. Стоит зима; ночь, но отовсюду струится свет, и в этом свете движутся тысячи людей. Ну да, это на углу одной из улиц Чикаго, и магическая искра отделилась от воздушного провода электрического трамвая! Освещенные и переполненные вагоны непрерывной вереницей прорезывают улицу, черную от толпящегося народа, а над нею, мимо ярко освещенных этажей домов, грохочет воздушная железная дорога. Идет снег, но улицы города оживлены, полны людей и пеших, и едущих в экипажах, автомобилях, бесконечных трамваях, дымящихся поездах. Город, похожий на пылающий лес из железа и камня, выдвигает свои многомильные утесы-дома и смешивает свое пронизанное огнем и острым серым дымом дыхание с морозом зимней ночи. Тысячи чужих и враждебных друг другу людей толпятся между высокими торговыми домами, возвышающимися своими ярко освещенными фасадами над пропастями улиц; широкие цельные окна, окна над окнами подымаются от земли, высятся светлыми колоннами и теряются там, наверху, в тумане и дыме земного мрака.

Посередине тротуара плиты на значительном протяжении встречают падающий снег смягченным матовым светом, пробивающимся снизу сквозь толстые стеклянные чечевицы; свет этот быстро и беспрерывно вибрирует. Вибрацию эту производят тени, отбрасываемые спицами огромного махового колеса. Там, внизу под домами, пульсирует машина, питаемая угольным костром. Эта машина – бьющееся сердце, гонящее в город искусственный дневной свет по медным жилам, проложенным под обледеневшими плитами улиц. Свет дуговых фонарей над головами всех этих суетящихся людей дрожит почти незаметно в такт мельканию колеса. Это колесо – новый чудесный цветок папоротникова леса.

Дренг вздрогнул от холода и прилива энергии. Искра погасла, и он опять очутился в темноте с огнивом в своих могучих руках. Он был как-то ошеломлен и сидел, погруженный в состояние мучительного и блаженного оцепенения, не осознавая ни мира, ни себя самого. И он не вынес этого состояния. Он снова высек огонь.

Мгновение:

Теперь он перенесся всего на полстолетия вперед: Дренг был уже древним стариком, а его потомки, населившие Ледник, составляли целый народец, сильную закаленную породу со смешанными чертами Моа и самого Дренга. Моа не было уже в живых, но нечего было бояться, что ее привычки исчезнут, – род продолжал развивать их. Да, Дренг состарился; душа его уже не охватывала весь мир, а ограничивалась одной узкой сферой его сморщенного одеревеневшего тела. Время шло… И однажды он вдруг затосковал и спустился в каменное жилище, которое устроил для себя и своего огнива и куда никто не смел следовать за ним. Он завалил за собой вход тяжелым камнем, и сыновья, и внуки, стоявшие вокруг в благоговейном молчании, слышали, как старец ворочался и пыхтел там, словно медведь, собирающийся залечь в своей берлоге на зиму. Потом они услыхали под землей гудение его голоса:

Рано бури жизниВкус мне дали к простоте;Под землей глубоко —Ждет усталого приют.

Прошел день, прошла и ночь, а Дренг не выходил, и люди не осмеливались спуститься к нему. Но они слышали его пение:

Хлебный плод срывал яТам, где ныне льды трещат.О земле погибшейБудет поздний род вздыхать.

И на третий день еще доносилось из ямы замирающее пение Дренга:

Юношей стоял яУ воды без берегов.К ней и рвусь.Все помню.Моа!С тобою встречусь там?

Тут они увидели исходивший из могилы свет и в ужасе отступили. Только неделю спустя сыновья Дренга решились засыпать землей каменное логово, куда спустился старец.

А огненный свет, виденный ими, был огнем, который высек Дренг. Просидев три дня и три ночи, погруженный в свои думы, он наконец ощупью добрался своими старческими зябкими руками до огнива и высек искру.

Мгновение:

Все вокруг озарилось ярким неземным светом! Дренг очутился в живом лесу. Почва – кожа с грубыми порами, поросшая и здесь, и там волосами, а местами покрытая твердой полосатой, белой с черным роговицей. Холмы и длинные морщинистые долины обозначают выступающие под кожей суставы земли и гигантские ребра, а равнины и впадины усеяны глыбами – старыми побелевшими костями. Щебень по берегам кровяного болота состоит из выброшенных волнами человеческих зубов, а из самого болота торчат кочки – пальцы всевозможных рук, начиная с недоразвитых детских ручонок и кончая сильными, мускулистыми мужскими кулаками. А сам лес, частый и убегающий вдаль, где он сливается в бледно-розовую дымку, состоит из обнаженных деревьев, с ветвистыми членами, с глазами на стволах и с шапками из длинных ниспадающих человеческих волос. Не все деревья одинаковы. У некоторых кора совсем бело-розовая, и под ней просвечивают голубые жилы; глаза зеленые, а листва пышная, рыжая. У других – кора скорее коричневая, глаза темные и волосы черные. Но лес так велик, что разница эта мало заметна.

Лес сливается в одну общую массу, хотя и не все деревья одинакового пола и возраста. Там есть деревья-мужчины, с суковатыми ветвями и с брюшком, и есть стройные нервные девушки с трепещущими волнами пышных, длинных волос, похожие на березки весной. А из-под земли высовывают свои круглые головки малютки-побеги.

Некоторые деревья уже состарились, побелевшие волосы их поредели на макушках и торчат во все стороны; стволы искривились, и кора изборождена; но есть и совсем молоденькие деревца с молочной кожицей и светлым пушком на округленных пухлых ветвях.

Рогатые корни каждого дерева сливаются с почвой, но остальные органы живут сами по себе; кроме глаз, на каждом стволе по одному или по нескольку ушей; между ветвями открывается рот, и по всему дереву рассеяны ноздри. Но дыхание у них общее – весь лес дышит одним лихорадочным дыханием; и под землей, и во всех деревьях до последней веточки заметен один общий пульс, такт которого можно проследить по всей местности, как мирное, беспрерывное и чуть примитивное колебание – вверх и вниз; могучее общее сердце бьется глубоко в самых недрах земли. И атмосфера общая, весь лес пахнет испариной.

Насколько хватает глаз – а воздух так чист, что взор проникает на сотню миль, – тянется этот безграничный лес телесного цвета. Тут и там он кажется какими-то теневыми пятнами овальной формы, которые передвигаются с места на место. Сам Дренг сидит в лесу старым корявым пнем, с высохшим, как трут, глазом, и, отыскивая взором, откуда падают тени, видит множество плоских камбаловидных гигантских существ, висящих и плавающих в пространстве под красным небом. Одно из них – огромный овал – висит на страшной высоте над лесом. Дренг не может различить, что это такое, видит только, что оно все время скользит и движется и что его тонкие прозрачные края волнообразно, равномерно и беспрерывно колеблются в продольном направлении, словно плавники камбалы. В сравнении с этими гигантскими летучими овалами лес и все внизу кажется таким мелким и незначительным. Но красный свет с неба увлекает взор еще дальше ввысь, мимо летучих существ, и тогда они сами сразу мельчают, в воздухе становятся пушинками и забываются – так необъятно велик небесный свод, теряющийся в бесконечном мировом пространстве.