Юрий Волошин - Друзья поневоле Страница 21

Он вышел на двор. Солнце уже поднялось довольно высоко, и Сафрон уже сидел в своей лавке. Гардан заглянул туда.

– Здрав будь, хозяин, – приветствовал того Гардан.

– А, это ты, Гарданка, – вяло ответил Сафрон, явно переживавший случившееся с сыном. – Здорово, парень, – и он вопросительно поглядел на юношу тоскливыми глазами.

– Про Петьку есть чего?

– Нет ничего больше.

– Дядя Сафрон, а кто еще имел дела с тем купцом ливонским, а?

– А что такое? Тебе зачем?

– Да так. Есть задумки кое-какие.

– Ну так бывали у него наши торговые люди. Насколько я знаю, больше всего с ним якшался Послушников. Живет недалече, через две улицы. Сосипатр Нилыч его зовут. Хитрый мужичонка, пробивной. Своего не упустит. Ну и еще есть некоторые…

– Да ладно, дядя Сафрон, больше не надо. Я бывал несколько раз в Нарве, но дома того немчина не замечал. Не подскажешь, хозяин, где его найти, а?

– Чего ж, можно. Петя мой хорошо тот дом знал, разве не говорил он тебе?

– Да нет, не приходилось. Видно, надобности не было. Так где он?

– И зачем тебе это понадобилось, парень? Ну да ладно. От северных ворот второй переулок налево и там еще один направо. Второй дом от угла. Кирпичный такой, с вывеской небольшой. На ней намалеван петух с красным гребнем набекрень. Но у него есть дом и в пригороде. Только там он редко бывает. А в городе у него лавка большая, на втором ярусе сам живет с семьей. Большая семья…

– Хорошо, дядя Сафрон, я пошел. Перекусить надо да собираться, – промолвил Гардан. Сафрон не понял, куда собираться, потом вспомнил, что Гарданка решил податься до своих, и успокоился.

Гардан плотно позавтракал гречневой кашей, рыбой и квасом, захватил краюху хлеба да вяленую воблу, засунул за пояс под рубаху короткий кинжал, оделся под ливонского парня на посылках и вышел на улицу. Вид у него был решительный, лицо закаменело. Он поглядел на солнце, повернулся лицом на юг и зашептал молитву, надеясь, что она долетит до Мекки и будет услышана Аллахом.

Гардан спустился к реке, к причалам, побродил с полчаса, нашел что искал – лодку малую, видимо, недавно покинутую, так как весла еще лежали на дне. Он оглянулся по сторонам и прыгнул в нее, предварительно столкнув посудину в воду. Дюжина мощных гребков – и крик поздно встрепенувшегося мужичка уже не волновал вора.

Оглядываясь на противоположный берег, Гардан правил к наименее оживленному месту у причалов. На середине реки он остановился, вынул из кармана лист бумаги, украденный у Сафрона, и гусиное перо с глиняной посудинкой для чернил.

Склонив голову, он усердно принялся писать русскими буквами какую-то несуразицу. Русской грамоте он не обучался и писал просто буквы, складывая их в какие-то невообразимые слова, прочитать которые не смог бы и знаменитый книгочей. Это Гардана не волновало.

Закончив писать, он выбросил в воду принадлежности, уже ненужные ему, спрятал бумагу за пазуху и взялся за весла.

Причалив, Гардан неторопливо, иногда озираясь по сторонам, вылез на пристань и зашагал к воротам в город. Местные не обратили внимания на парня, приняв его за своего, а сам Гардан не лез на рожон. Не прошло и часа, как он стоял перед вывеской с петухом. Лавка была открыта, покупатель вяло торговался с кем-то в глубине помещения.

Гардан подождал, когда покупатель покинет лавку, подошел ближе и заглянул внутрь. Он увидел приказчика и самого купца Миттенхаузена.

Довольно непринужденно зайдя внутрь, Гарданка, зная в лицо этого купца, сразу же обратился к нему:

– Герр Миттенхаузен, я от своего хозяина, купца Послушникова Сосипатра Нилыча. Писулька есть от него, и на словах кое-что передать велено, ферштейн?

– О, Послушкин! Заходи, дай папир!

Гардан многозначительно глянул на приказчика, и Миттенхаузен с пониманием хмыкнул и сделал головой кивок в глубь лавки, приглашая следовать за собой. Гардан поклонился и поспешил выполнить приглашение.

Темным коридорчиком, по правой стороне которого виднелись двери в подклети с товаром, они прошлепали по кирпичному полу. Купец толкнул тяжелую дверь, пригнулся и вошел в комнату, уставленную шкафами и полками с наваленными на них книгами в потрепанных переплетах.

– Давай папир, – протянул он руку, усаживаясь за стол, где лежали бумаги и образцы товара.

Гардан торопливо полез за пазуху, достал бумагу и протянул купцу, одновременно озирая помещение. Одно окно, забранное чугунной решеткой, низкий сводчатый потолок, толстая дубовая дверь, которую Гардан предусмотрительно плотно прикрыл. Было здесь довольно чисто, но пахло сыростью и чем-то затхлым.

Миттенхаузен развернул бумагу, поглядел, с недоумением повертел ее в руках и вопросительно оглядел Гардана. Тот с готовностью зашел за спинку стула, будто бы намереваясь помочь разобраться в писанине.

– Что, что это такой? – воскликнул купец, тыча пальцем в лист. – Нихт ферштейн! Кто тебе дай это папир? Ответ, момент!

Гардан молча быстро выхватил из кармана тонкий шнурок, свитый из конских волос, и накинул его на шею купца, мгновенно натянув его на себя. Купец встрепенулся, руки судорожно зацарапали по шее, силясь освободиться от петли, изо рта вырвались хрипы. Он весь затрясся, задвигал ногами и руками. Гардан все тянул изо всех сил, боясь только отпустить натяжение и тем погубить себя. Он видел, как покраснели шея и бритая щека, и продолжал натягивать шнур, покрываясь потом от напряжения и страха. И он действительно боялся. Он в чужом непривычном городе, где не станут разбираться в случившемся, и потому надо действовать наверняка и быстро.

Тяжелую тушу ливонца было нелегко удержать, особенно когда тот почувствовал приближение смерти. Но и Гардан призвал на помощь всю свою ловкость и силу, зная, что долго бороться купец не сможет. Так вскоре и случилось. Миттенхаузен перестал сопротивляться и лишь хрипел да сучил ногами, руки его так и остались у шеи, он не сумел протиснуть пальцы под шнурок. Подождав еще немного, Гардан чуть ослабил петлю. Ливонец задышал трудно и со свистом. Пот градом катился по его лицу, волосы на голове уже были мокрыми. Гардан сказал, с трудом переводя дыхание, но крепко удерживая шнурок:

– Говори, пес, где Петька, Сафронов сын! Говори тотчас, не то придушу окончательно!

– Мой… мой не знай! – пролепетал ливонец, с трудом ворочая языком.

Гардан тотчас прибавил сил, и петля опять затянулась на шее. Миттенхаузен отчаянно задергался, силясь освободиться, и Гардан испугался, что тому это удастся. Однако у немца сил хватило ненадолго. Опять затихнув, купец обмяк, и Гардан второй раз чуть ослабил петлю. С трудом восстановив дыхание, Миттенхаузен застонал.

– Где Петька?! – снова заговорил Гардан, пытаясь придать своему голосу нотки мужественности.