Поль Феваль - Тайна Обители Спасения Страница 22

– Вот как! Быстро же ты стал презирать свое прежнее ремесло!

– Вовсе нет, недаром же я первым делом заявился к вам, моя могучая мамочка.

– Что верно, то верно, – согласилась она и вздохнула. – Но ты заявился сюда не ради меня, бессердечный, тебе не терпится поговорить о ней!

Молодой офицер поцеловал ее со словами:

– Вы сама доброта, мама Лео, от вас ничего не скроешь. Да, не терпится, я думаю только о ней, я люблю ее сильнее, чем прежде.

– Слишком уж ты ее любишь, – ответила Леокадия, испустив продолжительный вздох.

– Я люблю ее больше жизни, но сегодня я пришел сюда без опаски: мое сердце говорит мне, что она меня не забыла.

Госпожа Самайу посмотрела на него с изумлением.

– Твое сердце?! – воскликнула она. – Разве ты не получил моего письма?

– Я ничего не получал, – ответил Морис, – и ничего не знаю о ней, кроме того, что было мне известно, когда я покидал ваш дом. В солдаты я записался, потому что нас разлучили, мое предчувствие не обмануло меня: мне всегда казалось, что она слишком благородна для той среды, в которой вынуждена жить. И вот в конце концов отыскались ее богатые и знатные родственники, явились к вам и забрали ее с собой.

– Ты так побледнел, мой бедный Морис! – сочувственно промолвила Леокадия. – Даже думать о ней без волнения не можешь. Вот это любовь! Но признайся, мой дорогой, если бы не было ее, ведь ты бы в меня влюбился, но хотя бы чуть-чуть?

– Мама Лео, – весело ответил молодой офицер, – вы напрочь лишены недостатков и прекрасно знаете, что я люблю вас сыновней любовью.

– Сыновней! – прервала она, положив ему на губы свою руку. – Это же так старит меня, мое сокровище.

– Хорошо, я согласен и на племянника...

– Но племянники редко бывают нежными. Нет уж, лучше – будь моим маленьким братишкой, идет? Ты голоден? Ты еще не забыл свое любимое рагу – фрикандо со щавелем? Я-то твои вкусы прекрасно помню и, как только узнала, что ты придешь, начала готовить пир, достойный богов: кроме рагу, отличный салат, виноград из Фонтенбло, сыр из Бри и твое любимое вино.

– Я, конечно, голоден, мама Лео, – ответил Морис,– тем более что в последние дни питался кое-как, но прежде всего я хочу разузнать о ней. Не томите меня, расскажите, где она, что с ней и любит ли она меня по-прежнему.

Леокадия взяла кастрюлю и переложила ее содержимое в блюдо.

– Мы можем поговорить и за ужином, – ответила она,– к тому же на все твои вопросы ответить очень легко. Она теперь богатая барышня, племянница то ли герцогини, то ли маркизы, не могу сказать точно. Где она, я не знаю, она расскажет тебе об этом сама. Что касается любви, то любит она тебя безумно: это ли не безумие – примчаться сюда вечером, тайком от тетки, в фиакре, с единственной целью – поговорить с тетушкой Самайу о сержанте Морисе Паже?

– Она так поступила?! – просиял юноша, бросившись укротительнице на шею.

– Да, мой лейтенант. Я назвала тебя сержантом, потому что когда она была тут последний раз, мы обе еще не знали, что ты уже в эполетах. Можно подавать?

Морис отер со лба пот и сказал, приложив руку к сердцу:

– Подавайте, мама Лео. Тот, кто утверждает, что от радости пропадает аппетит, нагло лжет. За стол! Я дам сто очков вперед любому из ваших тигров!

В мгновение ока подав еду, Леокадия уселась, заняв собой всю противоположную сторону стола, и начала нарезать мясо, приговаривая:

– Вот этот кусочек слева как раз по твоему вкусу. Веришь ли, мне без тебя и кусок не лез в горло, всякий раз, как сготовлю что-нибудь вкусненькое, переживаю: а каково-то там ему бедняге? В пустыне, небось, не разлакомишься! Ну как, нравится?

– Восхитительно! – отвечал Морис с набитым ртом.

– Пока ты ешь, дорогой, позволь мне поговорить о том, что тебя заботит меньше всего на свете: о тебе самом. Почему ты подал в отставку? Ты же не получил моего письма, где я просила тебя вернуться как можно скорее?

– Я и без письма совсем ошалел: так захотелось ее увидеть, что ради этого я был готов на все.

– Вот это я понимаю! Как мне хотелось бы, чтобы и меня так обожали! И сколько же времени ты пробыл в офицерах?

– Три дня. Я из кожи лез, чтобы получить чин, а чин мне нужен был лишь для того, чтобы иметь право подать в отставку. Начальство, конечно, было недовольно, но я бы не посчитался и с маршалом – так не терпелось мне вернуться в Париж.

Леокадия налила ему большой бокал вина.

– Невероятно! – воскликнула она. – Как приятно слышать такие речи! Приятно и одновременно горько, хотя мне и самой ясно, что я для тебя великовата, да и возрастом не подхожу, а с Флореттой вы парочка прямо на загляденье. Но все-таки это уж слишком: уйти в отставку через три дня после получения чина, которого ты добивался целых два года! В газетных отчетах только Ламорисьер упоминался так же часто, как ты. Ведь это ж для карьеры лучше, чем закончить какой-нибудь привилегированный коллеж. Все-таки ты сглупил, наверное, солнце ударило в голову, хотя алжирский загар блондинам очень к лицу. А мундир! Как тебе идет мундир!

– Положите мне еще кусочек, мама Лео, – прервал ее восторги Морис.

– Ах, Купидон! – не сдавалась Леокадия, охваченная пылким чувством. – Олимпийская богиня – вот кто был бы тебе подходящей партией! Знал бы ты, сколько я про тебя насочиняла стихов, это было однажды на рассвете, когда я поняла, что мне не справиться со своим чувством. Я их переложила на музыку, хочешь, спою? Ну, только несколько куплетов, пока ты ешь! А о ней мы еще успеем поговорить, можешь не беспокоиться.

Она стремительно поднялась и сорвала с веревки старенькую гитару, висевшую между луком и зонтиком. Она принялась подтягивать ослабшие струны, а Морис соблаговолил произнести снисходительным тоном:

– Спойте, мама Лео, голос у вас расчудесный. Комната наполнилась звуками громовыми и вместе с тем томными. С глазами возведенными кверху, с бурно вздымающейся грудью Леокадия раскатистым голосом исполняла романс собственного изготовления:

И львов, и тигров легче укрощать,Чем воина, разбившего мне душу.Отвага, молодость и стать —Все для другой! Ко мне он равнодушен.

– Надо же! – восхитился Морис.

– Смеешься, бессердечный! – ответила Леокадия. – Смейся, смейся, а вот люди, которые в этом знают толк, советовали мне отпечатать мой романс в лавке, где продают ноты.

Она снова запела, не столь мощно, зато с еще большим чувством:

Ах! Если бы меня мое зверье сожрало!Все лучше, чем терпеть такую муку.Меня проглотят – и любви как не бывало!Палач мой будет осужден на вечную разлуку.

– Браво! Браво! – выдал новую порцию восторгов молодой офицер и деловито заметил: – Хорошенького понемножку, мама Лео, я просил вас положить мне еще кусочек.