Жаклин Монсиньи - Кровавая Роза Страница 22

ГЛАВА XII

ВСЕМИРНАЯ МОНАРХИЯ

Когда Зефирина скрылась из вида, дон Рамон вернулся в будуар, прошел в кабинет императора и, наклонившись над столом, по-отечески пощупал теперь уже прохладный лоб Карла V, отер с уголков его губ остатки розоватой пены и проверил пульс. Успокоенный и уверенный в том, что после кризиса император, как обычно, проспит до утра, словно новорожденный, он взял с черного стола шкатулку кованого железа. Ключ торчал в скважине. Не колеблясь, дон Рамон повернул его. Шкатулка была наполнена запечатанными пергаментными свитками, перевязанными красными, синими и желтыми лентами.

Каждый цвет имел свое значение. Дона Рамона интересовали только свитки с красной печатью. Не вскрывая их, он проглядывал первые слова каждого пергамента и те, что его не интересовали, складывал обратно в шкатулку. Наконец, в руках у него остался один свиток.

При дрожащем пламени свечи он прочел начало: «Летр де каше»[40].

«Узник Фульвио Карло Массимо Корнелио Бенвенуто, бывший князь Фарнелло, бывший сеньор Селинота и де Седжеста, граф Сиракузский, барон Агридженте и Илла, герцог обеих Сицилий, маркиз де Салестра лишается всех своих титулов, земель и владений. Узник будет каз…»

Рамон не мог прочесть дальше, не сломав печать. Он положил пергамент на видное место на стол, закрыл шкатулку на ключ, вынул его из скважины и в задумчивости сел в кресло.

Пробило шесть, и солнце стояло уже довольно высоко, когда один из офицеров приподнял портьеру императорского кабинета.

Видимо, дон Рамон задремал. Он встал и передал капитану шкатулку, содержащую последние распоряжения Карла V. Их предстояло отправить министрам в Толедо, у которых имелся дубликат ключа. Офицер поклонился и вышел, не заметив спящего императора.

Дон Рамон потянулся, удостоверившись, что все это время Карл спал, и пошел в будуар приготовить какао.

Когда дон Рамон вернулся в кабинет, Карл V сидел в кресле, недавно оставленном его наперсником.

Совсем, видимо, оправившись, император читал свою любимую книгу: «Caballero determinado»[41] Оливье де ла Марша.

Этот рыцарский роман, главным героем которого был его предок Карл Смелый, всегда благотворно действовал на больного после припадка.

Дон Рамон безмолвно приподнял портьеру, пропуская отца приора Диего, духовника Карла.

Император опустился на колени. Помолившись в течение нескольких минут, он, как обычно по утрам, исповедовался на ухо священнику, затем причастился.

Едва капеллан ушел, дон Рамон хлопнул в ладоши, и, словно в хорошо отрепетированном балете, появился, неся в руках тазик и чистое белье, лакей-цирюльник, фламандец Матиас из Брюгге.

Во время путешествия император с удовольствием освободился от утомительных придворных церемоний, происходивших в Толедо. Он вновь углубился в чтение, а в это время Матиас, раздев своего государя, протер его белое, костлявое, но хорошо сложенное тело и превосходные нога уксусом, помассировал лоб и затылок, протянул ему чистую рубашку с гофрированным воротником, побрил его и подстриг, натянул чулки, штаны с буфами, бархатный колет и, в завершение, повесил на шею цепь с орденом Золотого Руна.

– Да благословит тебя Господь, мой славный Матиас! – произнес с улыбкой Карл, который в узком кругу своих приближенных почти не заикался.

Он протянул фламандцу руку для поцелуя. Приложившись с неподдельной горячностью к императорским пальцам, Матиас из Брюгге удалился.

– Какие у нас новости сегодня утром? – спросил Карл V, не отрываясь от книги.

Дон Рамон пригубил из чашки дымящееся какао, прежде чем передать ее императору. Этот ритуал позволял избежать отравления, которого постоянно нужно было опасаться.

– Кажется, король Франциск вне опасности, сир, – проговорил наперсник.

Он впустил лакея, который внес круглый столик на одной ножке, уставленный разнообразными блюдами.

– Итак, нам нужно всего опасаться! – процедил Карл.

Император пил, можно сказать всасывал своими толстыми губами, какао, а дон Рамон тем временем тщательно пробовал пищу.

Удостоверившись, что цесарка, павлин, каплун в молоке, маленькие окорочка, морские язычки с анчоусами и жареными устрицами отменного качества, фаворит позволил лакею поставить столик перед императором. Тот немедленно принялся за птицу и рыбу, демонстрируя хороший аппетит. Не без изящества разделываясь с дичью, он бросал кости и хрящи, предварительно обсосав их, своему любимому мопсу, который пробрался под кресло.

Во время еды Карл не разговаривал. Держа тарелку на весу, он жадно заглатывал пищу.

Дон Рамон тем временем наводил порядок в кабинете.

Наконец, Карл насытился. Он осушил стакан ячменного пива, затем своего любимого рейнского вина, и, откинув голову на деревянную спинку кресла, на какое-то мгновение задумался.

Дон Рамон хорошо знал, что на следующий день после припадка на его господина наваливается ужасная усталость, а душу терзает непреодолимая тоска.

Никогда дон Рамон не заговаривал на эту тему первым. Мудрый слуга ждал, когда Карл сам испытает потребность освободиться от преследующего его кошмара.

– В котором часу это произошло, Рамон?

– Около двух часов ночи, сир…

– Мы были одни?

– Ваше величество принимали посланницу госпожи Маргариты.

Карл обхватил голову руками.

– Я помню все очень смутно… Тебе удалось выпроводить ее и дать мне вовремя лактуку[42]?

Карл взглянул на зеленый пузырек. Дон Рамон не колебался. Он никогда не лгал своему господину – в этом и состояла его сила.

– Нет, сир… это не я дал лекарство вашему величеству, это она…

– Женщина, которая меня ненавидит! – прошептал Карл.

Он нахмурил брови. Эта фраза в который раз подтвердила подозрения дона Рамона, что государь помнит гораздо лучше все, что происходило до припадка и даже во время него, нежели хочет признаться.

– Да, сир. Я относил распоряжения вашего величества дону Баралю… Оставшись одна в комнате, княгиня Фарнелло, сохранив присутствие духа, спасла ваше величество, хладнокровно дав выпить необходимое количество лактукариума…

– Эта женщина… эта женщина! – повторил Карл.

Заметно взволнованный, он взял книгу, которую оставил на столике с едой и громко, не заикаясь, прочел вслух стихи Оливье де ла Марша:

Мне пыл сражения милейВина и всех земных плодов.Вот слышен клич: «Вперед! Смелей!» —И ржание, и стук подков.Вот, кровью истекая,Зовут своих: «На помощь! К нам!»Боец и вождь в" провалы ямлетят, траву хватая,С шипеньем кровь по головнямБежит, подобная ручьям…

Чтение его успокоило. Какое-то мгновение он сидел неподвижно, а затем выпрямился, ощутив новый подъем сил.