Жеральд Мессадье - Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда Страница 22

Ян повернулся к нему и какое-то время молчал — невозмутимый, непроницаемый.

— Вы правы, — сказал он наконец.

И опять Бриджмен был в замешательстве. Он готовился долго и пылко убеждать, однако здравый смысл того, кто звался сейчас Яном Хендриксом, представил ситуацию во всей ее отталкивающей наготе. «Странный малый», — подумал Бриджмен. От такой понятливости становилось не по себе.

Через три дня, как и предвидел Бриджмен, в банк явился некий тип, талантливо сочетающий в себе подобострастие и осторожность. Это был мистер Паркинс, поверенный в делах Косгуда. Он завел витиеватые речи, переплетая сожаления графа Косгуда о пережитых джентльменами злоключениях с его же возмущением, вызванным бесстыжими россказнями негодяев, попавших в руки полиции. Мыслимо ли, чтобы граф, друживший с Исааком Ньютоном и Соломоном Бриджменом, мог устроить нападение на своего друга в его же собственном доме! В общем, стряпчему поручено сообщить джентльменам, что его клиент не имеет ни малейшего касательства к этому неслыханному преступлению и надеется из их собственных уст услышать подтверждение своей невиновности.

Наилучшим ответом этому велеречивому лицемерию (и Ян, к восхищению Бриджмена, еще раз это сразу же понял) было молчание. Когда поверенный закончил, Бриджмен и Ян воззрились на него, не говоря ни слова. Их безмолвие стало гнетущим, и стряпчий начал терять уверенность. Бриджмен изобразил на лице скуку, а Ян смерил визитера недобрым взглядом. Он, не шелохнувшись, выслушал речь Паркинса, обращавшегося в основном к Бриджмену, очевидно принимая молодого человека за простого статиста. Наконец Ян спросил безразлично:

— Сколько?

— Простите? — переспросил, повернувшись к нему, сбитый с толку стряпчий.

— Вы меня слышали.

— Я не понимаю… — продолжал упорствовать Паркинс, обращаясь к Бриджмену, чтобы тот прекратил эти неподобающие вопросы. Но Бриджмен и бровью не повел.

— Сколько ваш клиент дает, чтобы обелить свою честь? — четко выговорил Ян без всякого снисхождения.

— Но… честь бесценна, сэр, не вам ли…

— Жизнь тоже бесценна, стряпчий. У вас с собой вексель, так что покончим с кривлянием.

Властный тон Яна выбил у Паркинса почву из-под ног. Бриджмен с трудом скрывал свое веселье.

Стряпчий возвел глаза к небу, словно призывая Бога в свидетели.

— Джентльмены, в самом деле, достойно ли примешивать денежные расчеты к защите чести и…

— Ничуть не менее достойно, — оборвал его Ян, — чем прикарманить вексель, если мы его не потребуем.

Намек был оскорбительным, но стряпчий угодил в ловушку: задание надлежало выполнить любой ценой, чтобы избежать громкого скандала.

— Если уж речь зашла об этом… то что бы сказали джентльмены о трехстах гинеях?

Ян покачал головой.

— Вы же не хотите уйти несолоно хлебавши? Кончайте.

Паркинс посмотрел на Яна, явно пораженный холодностью этого Адониса. Потом тяжело вздохнул, достал из своего кармана свернутую в трубку бумагу и вручил ее Яну. Вексель был на пятьсот гиней.

— Не слишком высокая цена за две человеческие жизни и за каплю воды, чтобы отмыть подлость, — сказал Ян.

Паркинс покраснел, встревожившись.

— Но презрение, которое внушает это дело, — продолжил Ян, — запрещает нам продолжать торг. Мы берем вексель, мистер Паркинс. Всего хорошего.

Ян приготовился встать, но поверенный поднял руку.

— Сэр, не угодно ли взамен подписать вот это заявление, — сказал он, извлекая из своего кармана другой документ.

Ян развернул его: это было обязательство признать, что бесстыдные и нелепые измышления злоумышленников, покушавшихся на жизнь Соломона Бриджмена и Яна Хендрикса, были, по их глубокому убеждению и чести, совершенно безосновательны. Бриджмен велел слуге принести чернильницу и перо, и они с Яном подписали документ, потом присыпали его песком, чтобы высушить чернила, и вернули поверенному.

Уходя, мистер Паркинс бросил на Яна долгий взгляд. Когда он вышел, Бриджмен хлопнул себя по ляжкам и дал волю своему веселью.

— Черт побери, Ян, это мне надо у вас поучиться!

— Кстати, об учении. Что стало с рукописями вашего друга Ньютона?

— Наследники поделили их между собой, вконец перессорившись, и, думаю, почти все продали.

— А у вас самого что-нибудь осталось?

— Да, — кивнул Бриджмен. — Я вам покажу.

— Как он работал?

— Не знаю, поскольку видел только один его инструмент — атанор.

— Атанор?

— Это такая особая печь, в которой он проводил опыты, — ответил Бриджмен, жестом показав примерный размер аппарата.

— Где он?

— Кажется, достался племяннице и ее мужу Джону Кондуиту. Учитывая славу Ньютона, на все его вещи нашлись охотники.

— Есть у вас адрес этого Джона Кондуита?

— Да, — ответил заинтригованный Бриджмен.

— Не окажете ли любезность съездить со мной к нему?

На следующий день после визита Ян с Бриджменом привезли домой странную чугунную печь высотой фута в два, пузатую и тяжелую, — атанор. Кондуиты были даже рады избавиться с выгодой от предмета, назначения которого не понимали.

Ян Хендрикс заплатил сто пятьдесят гиней. Сказочный барыш для Джона Кондуита.

— Таким образом, неудавшееся нападение принесло мне сто гиней, — заключил Ян, прежде чем они уселись за стол.

— Сто гиней?

— Моя доля в векселе Косгуда составляет двести пятьдесят гиней. После этой покупки остается сто.

— Ян, среди сюрпризов, которыми вы меня то и дело балуете, есть один, который я ценю особо, — сказал Бриджмен, поднимая свой бокал, — потому что долго был этого лишен: вы умеете меня рассмешить.

— Ну и слава богу! — сказал Ян, тоже поднимая бокал.

Через две недели трое негодяев были повешены.

В который раз рука заплатила за голову. Вечная несправедливость.

Соломон Бриджмен и Ян Хендрикс смотрели в этот момент, как дуврские утесы растворяются в ноябрьском тумане. Ла-Манш был серым, как жидкая сталь.

13. ЯЙЦО ДРАКОНА

Корабль держал курс на Кале. Бриджмен, стоявший на палубе, облокотившись о борт, поскольку предпочитал свежий воздух открытого моря тошнотворной затхлости кают, обратился к Яну, опять сжимавшему между сапог свою сумку с драгоценностями:

— Простите, что заговорил о предметах, которые касаются только вас. Вы сбежали от приглашения маркизы Эберкорн, чтобы не пришлось танцевать гавот с ее дочками на выданье. Но вы весьма пригожий малый и не век же будете прятаться от женского вожделения, которое ничуть не менее настоятельно, чем мужское. Неужели у вас нет никакой склонности к прекрасному полу? Или вы избрали жизнь монаха?