Валерио Манфреди - Александр Македонский. Пределы мира Страница 22

Царь слез с коня и подошел, не веря увиденному.

— О боги! — воскликнул он с полными слез глазами. — За что, за что столь горькая судьба невинному созданию?

Он опустился на колени рядом с окровавленными телами, осторожно перевернул Этеокла на спину, стараясь уложить юношу получше, и накрыл его плащом. Он убрал с лица Барсины волосы, нежно погладил ее лоб. Ее глаза еще хранили блеск последних слез и словно глядели вдаль, высматривая какую-то удаленную точку на небе, до которой не доносилось ни шума битвы, ни криков ненависти и ужаса. Казалось, они следят за таинственной мечтой, которую погибшая лелеяла так долго и которая вдруг исчезла.

В нереальной тишине, опустившейся на разоренный и опустошенный лагерь, отчаянный плач мальчика казался душераздирающим. Александр повернулся к рыдавшему Фраату и сказал:

— Не плачь. Сын Мемнона Родосского не должен плакать. Наберись сил, мальчик, прояви мужество.

Но Фраат все повторял сквозь слезы:

— Почему умерла мама? Почему умер мой брат?

И на этот вопрос не мог ответить даже самый могущественный на земле царь. Он лишь спросил:

— Скажи мне, кто убил твою мать, Фраат, и я отомщу за нее. Скажи мне, прошу тебя.

Мальчик сквозь слезы попытался ответить, но не смог вымолвить больше ни слова и только указал на агриан, снимавших одежду с одного мертвого персидского всадника. И тогда Александр понял. Он с горечью осознал, что его собственный приказ защищать Барсину любой ценой стал причиной этого двойного убийства.

В это время мимо проходили носильщики из отряда педзетеров, собирая мертвых. Они приблизились к трупу Этеокла, чтобы забрать его. Царь отдал им юношу, а после отослал их. Он сам взял Барсину на руки и отнес в свой уцелевший от огня шатер. Там он положил ее на постель, собрал ее волосы, погладил по бледной щеке и поцеловал в бескровные губы. А потом закрыл ей глаза. Она все еще была прекрасна.

— Спи, любовь моя, — тихо прошептал Александр, после чего взял Фраата за руку и вышел.

Тем временем с поля боя вернулись солдаты, и лагерь огласился победными криками. Пленных отправляли в загон, в одну сторону — греков, в другую — варваров. Пришел Гефестион и обнял Александра.

— Я сожалею о ней и ее сыне: злая судьба, которой можно было бы избежать. Очевидно, Мазею поставили задачу прорвать наш левый фланг и освободить семью Дария. Еще чуть-чуть, и ему бы это удалось: Парменион ранен, Пердикка и Кратер — тоже, и у нас много погибших.

В это время мимо провели женщин из гарема Великого Царя вместе с их детьми и царицей-матерью, чтобы доставить в более спокойное место, где установили новый шатер. Там Гефестион увидел и Каллисфена, который следовал за двумя рабами, тащившими корзину папирусов и сундук его личных вещей.

Александр кивнул племяннику своего учителя, а потом вернулся к разговору с Гефестионом:

— Сколько погибло?

— Много. По меньшей мере, две тысячи, если не больше, но и персы понесли большие потери. Тысячи трупов разбросаны по равнине, других добивает наша конница, бросившаяся вдогонку.

— А что Дарий?

— Бежал вместе с Бессом. Вероятно, в Сузы или Персеполь, не знаю. Но мы захватили Мазея.

Александр на мгновение задумался.

— Есть известия об Артабазе?

— Кажется, среди знатных персидских пленников я видел и его. Он должен быть с Мазеем, если не ошибаюсь.

— Отведи меня к нему.

— Но, Александр, солдаты ждут тебя, чтобы воздать тебе почести и выслушать твое поздравление. Они сражались, как львы.

— Отведи меня к нему, Гефестион, и распорядись, чтобы кто-нибудь позаботился о них, — сказал царь, указывая на тела Барсины и Этеокла, которого носильщики укладывали рядом с матерью. Потом повернулся к Фраату: — Идем, мальчик.

Персидских начальников, сатрапов, полководцев и родственников Великого Царя привели к Евмену, находившемуся поодаль от поля боя, и поместили в большой шатер, где проводились военные советы. Секретарь также распорядился, чтобы войсковые врачи обязательно оказали им первую помощь. Хирурги были невероятно заняты: им приходилось заниматься сотнями раненых, взывавших о помощи с поля боя.

Когда вошел Александр, все склонили головы. Некоторые подходили к нему и склонялись так, что лбом касались земли, а правую руку подносили к губам, посылая ему поцелуи.

— Что это? — спросил Александр у Евмена.

— Персидский обычай — поцелуй для владыки. По-гречески мы называем это «проскинезис». Он означает, что все эти люди признают тебя своим законным монархом, Великим Царем, Царем Царей.

Александр ни на мгновение не отпускал руку мальчика, и все выискивал среди присутствующих одно лицо, а потом сказал:

— Этого мальчика зовут Фраат, он сын Мемнона Родосского и Барсины. Он потерял обоих родителей и своего брата Этеокла. — Произнеся эти слова, Александр увидел, как глаза одного пожилого знатного перса, державшегося в глубине шатра, наполнились слезами, и понял, что это и есть тот самый человек, которого он искал. — Надеюсь, — снова заговорил Александр, — что среди вас находится его дед, сатрап Артабаз, последний из оставшихся у него членов семьи, который может позаботиться о нем.

Старик вышел вперед и сказал по-персидски:

— Я — дед этого мальчика. Можешь отдать его мне, если ты мне веришь.

Не успел толмач перевести эти слова, как Александр наклонился к Фраату, который вытирал слезы рукавом хитона:

— Смотри, это твой дед. Ступай к нему.

Мальчик поглядел на царя блестящими от слез глазами, выделявшимися на чумазом лице, и сказал:

— Спасибо.

А потом бросился к старику, который упал на колени и прижал его к себе. Присутствующие онемели и расступились, освобождая проход. Какое-то время слышались лишь всхлипы мальчика и приглушенные рыдания старого сатрапа. Даже Александром овладело волнение, и он обернулся к Евмену:

— Пусть они изольют свою боль, а потом устрой похороны Барсины, как пожелает ее отец, и скажи ему, что он может вернуться к своим обязанностям правителя Памфилии. Он сохраняет все свои привилегии и собственность и может воспитывать мальчика так, как сочтет нужным.

Тут его внимание привлек другой персонаж — немолодой воин, все еще в боевых доспехах и со следами битвы на теле.

— Это Мазей, — шепнул царю на ухо Евмен. Александр тоже что-то шепнул в ответ и вышел.

Он вернулся в лагерь, где все войско, построившееся в три ряда, и командиры, кто пеший, а кто верхом, встретили его овациями. Парменион, тоже раненный, скомандовал салют, и гетайры разом подняли копья, а педзетеры вскинули вверх огромные сариссы, которые столкнулись в воздухе с сухим стуком. Здесь же, выпятив грудь, стояли и товарищи царя. Кратер и Пердикка щеголяли полученными на поле боя ранами.