Аэций. Клятва Аттилы (СИ) - Тавжар Алекс Страница 22

Возникнув некогда на месте военного лагеря, укрепленная торговая пристань Доростол разместилась на берегу Данубия, на восточной стороне Империи, и служила речными воротами для иноземцев, привозивших сюда не только товары, но и обычаи, принятые в родных краях. Возведенные недавно святилища соседствовали со статуями старых богов и поминальными столбами предков. А для тех, чьи боги не получили достойного места в Доростольском пантеоне — возвели Алтарь и приставили к нему мастера, за небольшую плату высекавшего новые имена на пристроенной рядом мраморной плите.

Этому мастеру — глухонемому простоватого вида детине было обещано хорошее вознаграждение за то, что доложит о каждом, кто пожертвует Руа, Харатону или Октару.

Глухонемой как раз высекал на плите поминальную надпись, когда к нему обратился высокий светловолосый юноша, одетый как варвар, но говоривший по-италийски. В руке он держал подстреленную из самодельного лука утку.

Глухонемой без проволочек сунул юноше в руки кусок угля и доску, на которой следовало написать имена богов, и тот написал сначала «Руа». Потом «Харатон». И последним — «Октар».

В ответ глухонемой, заметно опешив, объяснил ему жестами, что утку необходимо зажарить, а вечером её заберет посыльный из дома, на который укажут, и как только юноша удалился — не мешкая, побежал о нем доложить.

*

Прошло какое-то время, и возле покрытого дёрном сруба, где поселились двое приезжих братьев, появились какие-то люди. Сначала они следили за домом издали, а, как только стемнело, постучались в дверь.

Открыл им не ожидавший никакого подвоха Карпилион. Ударом в челюсть его отбросили на пол. Дальше он ничего не помнил, а когда очнулся, у него были связаны руки, а сам он лежал на полу. Рядом, видимо, тоже избитый, лежал Гаудент. Рот у него был завязан, и все, что он мог — выразительно пялиться на брата.

За их спинами раздавались какие-то голоса. Карпилион осторожно приподнял голову. У дальней стены за столом он увидел Зеркона и нескольких конвоиров, от которых они с Гаудентом сбежали в лесу. Разговор касался того, что последует дальше. Дождутся утра и продолжат прерванный путь в Равенну.

— Проклятые ублюдки! — в бессильной ярости крикнул Карпилион. — Отпустите нас! Иначе вам всем не сдобровать!

В ответ Зеркон запустил в него обглоданной костью той самой жертвенной утки, которую приготовили для посыльного. Конвоиры захохотали. И только сидевший с краю громила взглянул на Карпилиона без улыбки.

— Хочешь, чтобы тебя отпустили? — спросил он вроде бы и по-доброму. — Я бы сделал это прямо сейчас. Только сам понимаешь. Свободу ты должен сперва заслужить.

В комнате стало тихо.

— Как заслужить? — спросил Карпилион.

— А вот так. — Зеркон замахнулся, чтобы снова швырнуть в него костью, но сидевшие с боку не позволили этого сделать, поймали за руку и вырвали кость.

— Сумеешь ранить меня с завязанными глазами, и свобода — твоя, — сказал громила.

— Клянешься? — выдохнул Карпилион.

— Клянусь, — ответил громила, отвязал от пояса меч и положил на стол. — Все это слышали?

— Все! — воскликнули за столом.

И началась кутерьма.

Карпилиону завязали глаза, натянули на голову шапку с волчьей мордой и сунули в руку нож. Покончив с приготовлениями, его прицепили к сопернику толстой веревкой, и состязание началось.

Не видя ничего вокруг, Карпилион метался по сторонам. Он весь был рукой, которая держала нож. Желание было только одно — быстрее ранить громилу, по-волчьи почуять его в темноте. Уловив, в каком направлении натягивается веревка, Карпилион бросался в ту сторону и отчаянно резал воздух, но противнику всякий раз удавалось избежать удара. Он был, словно везде и нигде. А в какой-то момент неожиданно пнул Карпилиона в грудь. Не слишком сильно, но вполне достаточно, чтобы отбросить подальше. С трудом устояв на ногах, Карпилион что есть силы, дернул к себе веревку, и, когда она натянулась, неумолимо пошел вперед, рывками наматывая её на кулак. Соперник, будто играючи, пнул его снова, но на этот раз Карпилион среагировал чуть быстрее. Молниеносно ударил ножом и почувствовал, как клинок врезается в плоть.

— Я ранил его, ранил! — воскликнул он с торжеством и сдернул повязку.

Какого же было его удивление, когда он увидел перед собой не громилу, а брата. У него были связаны руки, затянут ремнями рот. По ноге растекалась кровь. А вокруг гоготали подстроившие подмену конвоиры. Смеялась, кажется, даже посуда на столе, из которой они только что жрали утку.

— Ах, вы… — набросился на них разъяренный мальчишка, но противников было слишком много. У него очень быстро отобрали нож и, как ни пытался вырываться — скрутили веревками так же крепко, как брата.

— Грязный бесчестный ублюдок! — крикнул Карпилион громиле.

— А в чем я бесчестен? — спокойно ответил тот. — Ты ведь меня не ранил. А значит — не заслужил свободу.

— Отпустите их, — неожиданно раздалось поверх голосов, и все обернулись к двери.

На пороге стоял молодой бородатый верзила настолько громадного роста, что притолока казалась ему мала. И разом просторная комната наполнилась такими же исполинами, как и он. На каждом была чешуйчатая броня, сиявшая, как золотая.

— Скифы, — молвил кто-то из конвоиров.

— Это римские земли. Скифам тут ошиваться нечего, — угрюмо ответил другой.

— Ошиваются разбойники, а мы торговые гости. У нас соглашение с императором Феодосием, — возразил ему бородатый скиф с каким-то незнакомым выговором. — По этому соглашению мне и моей дружине повсюду почет и уважение. Кием меня кличут. Слыхали о таком? Посланники императора поклялись, что наших друзей в Доростоле не тронут и пальцем. А эти двое мальчишек — наши друзья. Так что лучше бы вам уйти отсюда. Подобру-поздоро́ву.

Последнее слово он произнес особенным тоном. Видно, решил как следует припугнуть конвоиров, чтобы те поскорее покинули дом. А когда удалились, приказал развязать мальчишек.

— Повезем их к Руа, — сказал он кому-то. — Пускай разбирается сам, чего с ними делать… Э, да один из них ранен? Это кто ж его так пометил?

Карпилион хотел уж сознаться, но Гаудент ему не позволил.

— Никто меня не пометил. Я сам виноват, — сказал он, когда развязали рот.

— Хм. А рана-то вроде серьезная, — покачал головой какой-то чернявый скиф. — Как бы хромым не остался.

— Ладно. Тогда понесем его на руках, — распорядился Кий. — А то действительно бледный как смерть.

От этих слов у Карпилиона задрожали губы. Он едва мог смотреть, как Гаудента поднимают на руки и выносят из дома, словно покойника.

— Не хнычь, волчонок. Ничего с твоим братом не случится, — сказал ему Кий.

— Я не волчонок, — буркнул Карпилион.

— А на шапке почему у тебя волчья морда?

Карпилион содрал с себя шапку, которую нахлобучили на него конвоиры, и кинул под лавку, стоявшую позади стола. Оттуда послышался какой-то шорох, словно шевельнулась большая крыса, и снова все стихло.

— Ну-ка кто там засел? Вылезай на свет, — нахмурившись, скомандовал Кий. — А не то отведаешь моего меча.

Из-под лавки немедленно показался затылок, за ним — изуродованная горбом спина, вся в пыли и каких-то ошметках.

— Это еще что за чудь белоглазая? — удивился Кий, увидев, что это карлик.

— Предатель он, а не чудь, — со злостью воскликнул мальчишка. — Глаза б на него не смотрели.

— А кто тебя спас в лесу?! — тоненько пискнул Зеркон.

— Так вы знакомые, что ли? — вмешался в их перепалку Кий. — Тогда давайте без ругани. На другой стороне реки у нас становище. Вот как доедем, там и наругаетесь вдоволь.

— А войско у вас большое? — взглянул на него Карпилион и добавил в полголоса. — Наш отец в плену. Это он послал нас сюда в Доростол. Велел сказать, что мы дети Мунчука, и тогда нам помогут. А самим нам его не вызволить.

— Так вот из какого гнезда вы явились, — в раздумье ответил Кий. — Зарекался я погуливать в здешних краях, но этому соколу помогу. Объясни-ка мне по порядку, что у него за беда.