Александр Зеленский - Чекан для воеводы (сборник) Страница 22

И только теперь Шеин обнаружил, что не все пушки бьют по противнику. Четыре самых больших орудия, на которые Мстиславский недавно возлагал большие надежды, молчали, будто потеряли «голос» на морозном ветру.

Эти четыре пушки, «потерявшие голос», были установлены на крайнем участке, ближнему к левому флангу. И теперь запорожцы, теснившие левый фланг «москалей», того и гляди, могли захватить эти орудия, чего Шеин, разумеется, допустить никак не мог.

Вскочив на коня, Михаил подлетел к здоровенному немцу, которого все звали не иначе как Толстый Фриц, крикнул:

— Приказываю немедля палить по наступающему противнику!

На что получил ответ на плохом русском:

— Никак невозможно… Я замерз!.. Холодец!.. Морозец!.. Как это будет?.. Найн гут!

— Где твои заряды, Фриц?! — уже не сдерживаясь, заорал Шеин, видя, как к этому месту молча скачет полусотня запорожцев с развивающимися чубами, высунутыми из-под папах.

— Они есть перемерзлые, — попытался объяснить немец непонятливому офицеру. — Все заморозились… на фиг!

Большего он сообщить не успел, поскольку верткий чубатый хлопец полоснул его саблей по шее, а потом и сам свалился в снег, сбитый выстрелом Шеина из пистоли.

С остальными же запорожцами управились кавалеристы с левого фланга, отбившие эту атаку врага.

Но на молчавшие пушки тут же нацелились польские гусары, которые никак не могли прорваться сквозь стрелецкий строй и потому решили обойти его с другой стороны, откуда не велось убийственного огня.

«У меня есть несколько минут, — понял Шеин. — Если пушки не заговорят, гусары сомнут нас и растопчут…»

Где убеждением, где силой, но Михаилу удалось все же заставить русских пушкарей произвести залп «мерзлыми зарядами», и тут-то они сами поняли, что проклятые немцы попросту морочили им головы. Пушки палили вполне исправно и никакие «мерзлые заряды» им абсолютно не мешали. Тогда уж они отвели душу, задав такую огненную баню супостатам, что от тех только клочья полетели в разные стороны…

Видя, что дело плохо и другу Фрицу ничем уже не помочь, Лысый Генрих потихоньку сбежал с боле боя, не забыв прихватить с собой мешочек с иезуитским золотом.

А воевода Шеин продолжал командовать сражением. Его видели на всех участках боя, где враг еще проявлял активность. Организовал он и преследование остатков разбитой в пух и прах армии Лжедмитрия, когда та стала стремительно удирать в сторону Путивля.

При этом Шеин повторял про себя, как заклятие: «Порука — работа, работа до кровавого пота!»

А поздним январским вечером, когда мертвые и живые участники сражения остывали от боя, Мстиславский, полностью пришедший в себя, взял бразды правления в свои руки. Тут и Василий Шуйский подскочил, ведь у побед всегда много творцов. Только вот за поражения, как правило, никто отвечать не горит желанием…

В разрядной книге о сражении под Добрыничами князья-победители записали: «Литовских и польских и русских воров и черкас побили наголову, а убито польских и литовских и запорожских черкас и русских воров тысяч с пятнадцать и больше, а живых всяких людей поймано тысяч семь…»

Про свои потери князья в той книге не сообщали. Им это было неинтересно… Один только воевода Шеин знал, что русских ратников побито было пятьсот человек.

Глава 6. Звездная роль для немца

Лысый Генрих, сбежав с поля боя, забился в густой колючий кустарник, а когда стало темнеть, вылез весь исколотый и ободранный от колючек и поспешил найти дорогу на Москву. На его счастье, на обочине ему попался брошенный воз с сеном, возле которого мирно пасся боевой конь, лишившийся седока в ходе дневного сражения.

«Мне везет, — подумал Генрих, хватая коня под уздцы и кое-как взбираясь в кавалерийское седло. — Теперь меня никто не остановит до самой Москвы. Только вперед и без оглядки назад!..»

Однако слишком далеко Генриху уехать не удалось. Верст через пятьдесят, когда он, подремывая, качался в седле, откуда-то сверху на него набросили сеть. Это случилось у небольшой брошенной жителями лесной деревушки. Пытаясь освободиться, Генрих, как навозная муха в паутине, запутался еще сильнее. Потом на него набросились четверо неизвестных, раздели его догола и отобрали драгоценный мешочек с иезуитским золотом.

Через небольшой промежуток времени замерзшего, трясущегося от страха немца втолкнули в приземистую избенку, в которой было тепло от жарко натопленной печки, а за деревянным столом на лавке восседали два человека в простых мужицких одеждах.

«От этих людей зависит моя жизнь», — сообразил Генрих, бухаясь перед ними на колени.

— Пощады! — простонал он. — Возьмите все, что у меня есть, оставьте только жизнь…

— Это же Генрих из свиты брата царя, — услышал он в следующий момент знакомый каркающий голос. Подняв глаза вверх, Генрих разглядел двоих за столом получше. Это были иезуиты Паоло Прозитино и Болислав Спенсерка.

— Слава тебе!.. — вскричал Генрих, прославляя то ли своего немецкого бога, то ли сатану, второе было вернее.

Вскоре он уже одетый, жадно поглощал изрядный кусок жареного мяса, запивая еду неплохим вином. При этом он еще умудрялся вести рассказ о недавнем сражении.

— …И вот я… когда… мня-мня… поляки… мня-мня… дурак воевода… саблей по башке… мня-мня… Но мои пушки не стреляли!..

Покончив с едой, немец благодарственно рыгнул и перешел к делу.

— Надеюсь, мои деньги, украденные вашими разбойниками… точнее вашими слугами, будут мне немедленно возвращены сполна. Также вы должны передать мне то, что обязались заплатить после сражения.

— Вы все получите, — пообещал Прозитино, выглядевший в своем малахае и зипуне как ряженый в дурацкой комедии, разыгрываемой на театральных подмостках на одной из городских площадей Европы. — Вот только мы наведем некоторые справки.

— Что за справки? — возмутился Генрих.

— Прибыл наш человек из ставки московитов, — доложил Спенсерка, выходивший до ветру. — Он сообщил, что войска наших сторонников потерпели поражение. Московиты торжествуют.

— Я не виноват! — заверещал Генрих, взбалмошно вскакивая с места и размахивая руками. — Это все Толстый Фриц!..

— Пушки все же стреляли, — внятно и веско произнес Спенсерка, обвиняюще тыча пальцем в грудь Генриху. — Все, что плел тут нам этот малоуважаемый херр, одна сплошная ложь.

— Ну, что же! — скривился Прозитино, как от зубной боли. — Придется его повесить… Как это лучше сделать мы обсудим, а пока уберите этого чертового германца. Видеть его не могу! И охраняйте его получше, чтобы не сбежал!