Иван Дроздов - Морской дьявол Страница 22

Вызвали неотложку, и Петр Петрович повез Елену на Поклонную Гору в больницу, что была поблизости от завода. Гладил ее волосы, говорил:

— А еще летчик–испытатель! Ну, квартира, ну, вещи! Да нам сегодня Руслан переведет пять миллионов долларов — купим мы квартиру, да еще и получше. Но я и нашу отниму, а эту богатую сволочь упеку в тюрьму. Ведь он, конечно же, подделал документы и подбил за деньги милицию на эту аферу.

— Но вещи! Там все наши вещи!..

— Ах, Лена! Нашла, о чем печалиться. Да и ему не нужны наши вещи. Я вот сегодня же разыщу его, и мы все уладим. К тебе я пришлю Варвару, а сам пойду к прокурору района. Ты же знаешь, он мой приятель еще с детских лет. В одном дворе росли, в одной школе учились. Уж он–то найдет способ разобраться с мерзавцем. Ох, если бы ты знала, как я ненавижу этих людишек, которые у нас в России вдруг стали богатеями!

Из больницы Барсов поехал на завод. Прежней секретарши в приемной не было, на ее месте сидела молоденькая девица с печатью изумления и немого вопроса на лице. Она поднялась навстречу Барсову, но он, кивнув ей, прошел в кабинет. Здесь у окна стоял с чашкой чая в одной руке и пирожным в другой Андрон Балалайкин.

— Вы… в моем кабинете?

Андрон заметно смутился, не знал, куда поставить чашку, а Барсов сел на свое место и ждал ответа. Но Балалайкин молчал. И как–то странно, по–журавлиному ходил взад–вперед, будто играл чью–то роль и забыл текст. Затем не своим, а каким–то хриплым простуженным голосом залепетал, — и тоже театрально.

— Странно вы ставите вопрос! Я это я, а вы, извините…

Это вот «а вы» он произнес неприятно зазвеневшим голосом, почти прокричал. Барсов смотрел на него, как на сумасшедшего, и решительно не мог понять, почему он переселился в его кабинет и почему разговаривает как–то неестественно и нелепо. Возвысил голос:

— Андрон Балалайкин! Какого черта вам здесь нужно и почему вы корчите из себя актера?

— Я не актер, не актер… я теперь директор!

И он вскинул голову, будто показывая на люстру и приглашая Барсова посмотреть туда же.

— Директор?.. Какой директор?.. Вы же председатель совета акционеров и имели свою комнату.

— «Эй, моряк, ты слишком долго плавал. Мы тебя успели позабыть». Где–то летал, падал в горах, разбивался, и чего же вы хотите? Меня избрали директором, а вам придется снова вернуться в конструкторское бюро. Вы же были главным конструктором? Я так понимаю?..

Барсов смотрел на него ошалевшими глазами. Электрической искрой влетела в голову мысль: за время его отсутствия на заводе произошли перемены, его продали! И теперь этот… прохиндей — обладатель крупного пакета акций. Он и стал директором. Сейчас любой может стать директором. Купил же Уралмаш за мешок ваучеров какой–то базарный торговец Каха Чихвишвили. Об этом давно писали газеты. Уралмаш — это завод заводов, и его купил Каха, а ваучеры ему дал другой мелкий шаромыжник — Чубайс. И чему удивляться? Этот кошмар стал нормой жизни. А теперь и здесь, на заводе…

Тихо и вкрадчиво — тоже, как артист, — задал вопрос:

— Вы директор?

— Да, я директор. А что же плохого, если я директор? У меня опыт, я был администратором…

— Театра.

— Да, театра. Там тоже коллектив. И еще какой — артисты! — И я руководил. И вы знаете — как руководил. У нас было все хорошо, и весь город меня знал. И вы меня знали. А теперь я пришел сюда. У меня есть деньги, и я купил… Вы же знаете: раньше все решала партия, а еще больше Сталин, а теперь — деньги. У кого есть деньги, у того есть всё. А у кого нет денег… У вас есть деньги?.. Ну, вот: у вас нет денег. А чему же вы удивляетесь?.. Тут собрались акционеры и решили. А вас я назначаю главным конструктором. Это тоже хорошо. Завтра же получите зарплату. Другие не получают, а вы получите. И не как–нибудь, а сто тысяч. Сто тысяч! Это мало?..

— Да нет, не мало. Это даже очень много. Я никогда не получал такой зарплаты. М–да–а… Веселая история.

И, не сказав больше ни слова, Барсов вышел из–за стола и направился к двери. На середине кабинета остановился и еще раз посмотрел на Андрона пристальным изучающим взглядом.

— Директор, значит?..

— Если хотите, то да, директор.

— А если не хочу?

— Все равно — директор. А вам что беспокоиться? Вы тут сколько получали?

— Последние месяцы ничего не получал, а если хотите оклад мой знать — три тысячи пятьсот. В переводе на советские деньги — это сто десять рублей. Такое жалованье мы платили уборщице.

— Ну вот — уборщице, а теперь вам положим сто тысяч. Ничего?.. Сто тысяч! Вы идите домой, там будете много думать, а потом скажете: это очень хорошо. Еще бы: сто тысяч!

— Да, да, я пойду домой, только дома–то у меня и нет. Хотел бы я знать, кому вы его отписали?

— Что отписал?

— Квартирку мою. Бандитский захват произвели. Конечно же, не без вашего участия.

— Никакого захвата я не знаю. Эту лажу вы мне на шею не вешайте.

Андрон сел в кресло директора и неожиданно обрел важность, почти неприступность. Барсов хотел ему сказать, что он хорошо смотрится в кресле директора, но не сказал, а сел в кресло, стоявшее в углу кабинета под торшером, свесил над коленями голову, задумался. Мысленно говорил себе: «Это тебе Бог посылает испытание. Ведь только он, Всевышний, со своими беспредельными возможностями, мог придумать такую страшную, непереносимую пытку. А вот за какие грехи — неведомо». И убеждал себя: «Спокойно, спокойно…»

Вспомнил стихи Есенина: «Казаться улыбчивым и простым — самое высшее в мире искусство». Практичные во всем американцы говорят: «Умей не выходить из себя по поводу вещей, которых ты не можешь изменить».

Не можешь? Но позволь: кто тебе сказал, что ты не можешь изменить эту дикую, совершенно нелепую ситуацию? А рабочие, инженеры и техники?.. Многие ушли с завода, но они живут рядом, в домах, которые он строил тут же, поблизости от завода. Коллектив–то у нас — пятнадцать тысяч! Не все же они по рынкам разбрелись и мешки с капустой таскают. Позову их и скажу: братцы! Как же так у нас вышло — отдали завод этому… этим… Да где же наша рабочая гордость?..

За дверью кабинета раздался грубый мужской голос:

— Кого не пускать? Меня не пускать! Да я завод этот на плечах своих держал.

Дверь распахнулась и в кабинет влетел Тимофей Курицын, инженер, бывший на заводе начальником первого ракетного цеха.

Встал перед Барсовым, раскинул руки:

— Вот это сюрприз! Его похоронили, а он с неба упал. Наш характер, русский! И в огне не сгорит, и в океанской буче не сгинет.

Барсов поднялся, и они крепко обнялись.

А Курицын, ткнув рукой в сторону Андрона, рычал: