Окись серебра - Виктория Александрова Страница 23

Сквозь открытое окно виднелись звёздное небо и серебряная, словно надкушенная луна. Одна звезда вдруг сорвалась с небосклона и в мгновение ока слетела вниз. София улыбнулась — это хороший знак. Она поняла, что отчаянно пытается сосредоточиться на окружающей обстановке, чтобы отвлечься от того, что вот-вот случится.

Когда в коридоре послышались шаги и скрипнула дверь, девушка вздрогнула и рывком встала ― бессознательно, словно готовясь к защите. И поняла, что эта привычка осталась у неё ещё с тех времён, когда Даррендорф находился под властью захватчиков и хейлинского бастарда.

Хельмут не выглядел пьяным, и София почувствовала значительное облегчение. В темноте не было хорошо видно его глаз, но она предполагала, что он окинул её оценивающим взглядом ― так делали многие…

Она убрала за ухо почти распустившуюся косичку и сделала неуверенный шаг вперёд, хотя голос разума подсказывал, что следует быть сдержаннее и осторожнее. Она ведь уже почти раздета, а на нём всё ещё был камзол, пусть и расстёгнутый, и рубашка, и брюки, и ботинки… На ней же был белый полупрозрачный халат ― и больше ничего.

Глаза постепенно привыкли к темноте, и София поняла, что Хельмут смотрит на неё вовсе не оценивающе, а с вниманием, интересом, и… нежностью? Или это она придумала себе, чтобы просто утешиться тем, что её чувство хоть немного взаимно? Либо просто перепутала нежность с обычным вожделением…

― Тот ублюдок ведь не трогал тебя? ― спросил вдруг Хельмут каким-то разбитым голосом.

― Нет, ― вскинула голову она. ― Но если не веришь ― можешь проверить.

Слова прозвучали чуть резче, чем она хотела, но изменить их было уже нельзя. Да и проверять придётся так или иначе…

София не поняла, как он смог так быстро оказаться возле неё ― но вот его твёрдая ладонь легла на её талию, а губы коснулись её губ. Она даже испугаться не успела, просто положила руку на его плечо, не пытаясь, однако, отстраниться. Наоборот ― ещё сильнее приблизила его к себе, стараясь не думать о том, что её действия, скорее всего, выглядят неумелыми и нелепыми.

Этот их поцелуй был гораздо глубже и жарче предыдущих.

Вдруг Хельмут отстранился и строго спросил:

― Ты не пьяна?

― Нет, ― удивлённо отозвалась София, впрочем, уже сомневаясь в этом. Всё-таки вино она пила, а опьянение могло накатить с опозданием… ― Хотя леди Кристина советовала выпить, ― зачем-то добавила девушка.

Хельмут нахмурился и, чуть отойдя от неё, бросил короткий взгляд на незашторенное окно. София уже успела пожалеть о своих словах, но они вырывались из неё сами собой, не подчиняясь контролю и силе воли. Видимо, она и правда начинала запоздало пьянеть.

― Леди Кристина… ― хмыкнул Хельмут то ли с брезгливостью, то ли с толикой уважения. ― Что ещё она тебе сказала? Случайно не посоветовала не вызывать на дуэль первых встречных?

Почему-то Софии захотелось усмехнуться, хотя она прекрасна знала, с какой болью и сожалением леди Кристина вспоминала ту дуэль. Но Хельмут буквально заражал своей насмешливостью и ироничностью. Или София в глубине души просто хотела походить на него, чтобы легче было найти общий язык? Затуманенному вином и страстью разуму было сложно решить, что из этого больше похоже на правду.

― Она сказала, что ты… ― София нервно сглотнула. Ноги словно прилипли к полу, а кисти рук ― друг к другу. Зачем, зачем он об этом спрашивает? И зачем ей отвечать на этот вопрос, если можно просто промолчать? ― Она сказала, что ты очень… очень самолюбивый.

Она заменила, как ей показалось, грубоватое слово «самовлюблённый» на другое, которое, однако, всё равно прозвучало как упрёк.

Хельмут снова усмехнулся, не отрываясь от созерцания ночного вида за окном.

― Самолюбивый… ― повторил он это слово явным удовольствием. ― И она видит в этом что-то плохое?

Кажется, он ждал ответа, и София пожала плечами.

― Я не знаю, ― робко отозвалась она, уже не понимая, куда он ведёт этот непонятный разговор и зачем он вообще завязался.

― Видишь ли, София, ― сказал Хельмут уже куда спокойнее и взглянул на девушку каким-то пустым, ничего не выражающим взглядом, ― в течение жизни человека обычно любит множество людей. Супруги, дети, родители, друзья… Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Кто-то искренне, а кто-то не очень. Кто-то бескорыстно и самоотверженно, а кто-то ждёт от твоей любви какого-то ответа. Но бывает так, что на свете не остаётся никого, кто бы тебя любил. Кто-то умирает, кто-то просто исчезает из твоей жизни, а кто-то начинает тебя ненавидеть. — Тут в его взгляде сверкнула боль. — И тогда твоё самолюбие становится тем, что помогает тебе не сломаться. Ты будешь знать, что на свете есть хотя бы один человек, который тебя любит, пусть даже этот человек ― ты сам.

― Я тебя люблю, ― выпалила София, хватая его за руку.

― Девочка, все клятвы уже были сказаны у алтаря, ― недоверчиво отозвался Хельмут и покачал головой.

София почувствовала, как в груди заклокотала злость, и ещё сильнее сжала его длинные пальцы. Неужели он настолько привык к лжи и лицемерию, что не верит искренним словам?

― Но я правда… ― растерянно отозвалась она, ловя его потускневший взгляд. ― С того самого момента, как увидела… И потом ещё это кольцо… Я привыкла по жизни надеяться на лучшее, но мысль о том, что ты мог погибнуть в битве за Эори, приносила мне столько боли… И при этом я ни на что не смела рассчитывать, не знала, есть ли у меня хоть какой-то шанс. И сейчас я до сих пор не верю в то, что произошло, но одно я знаю точно. Я люблю тебя.

Ей с трудом удалось поднять на него взгляд, но тут же она не смогла сдержать облегчённого выдоха. Потому что Хельмут улыбался уже не недоверчиво, не насмешливо и не цинично. В его улыбке было что-то, заставляющее Софию ещё сильнее сжимать его руку и смотреть в глаза, не отрываясь.

Не говоря ни слова, он наклонился и поцеловал её. София почувствовала, как в прохладной комнате становится жарко, даже горячо — словно пол раскалился, словно посреди ночи из-за облаков вдруг выглянуло яркое, обжигающее, жёлтое летнее солнце. Её руки тут же метнулись к его одежде, она заставила его сбросить камзол и распустила шнуровку сиреневой рубашки, хотя пальцы дрожали и то и дело путались в тонких тесёмках. Хельмут улыбался,