Путь до весны - Виктория Александрова Страница 23

Что ж, значит, в этом его и казнят.

Кристине надоело вести с ним бессмысленные разговоры, и, когда Хенвальд в очередной раз смерил её презрительным взглядом, она спросила:

— Граф Роберт передал, что вы хотели убить меня. — Она выразительно взглянула на юношу-писаря, одного из молодых айсбургских гвардейцев, которого капитан Больдт назначил ей в помощники на этом допросе. Юноша тут же схватил перо, готовый записывать ответ. — То есть это и была цель вашего восстания?

— А какая теперь разница? — хмыкнул Хенвальд.

— Помнится, во время наших неудавшихся переговоров вы ответили мне примерно так же, — вспомнила она. Живот снова пронзило болью, и Кристина поморщилась. — Но, ваше пока ещё сиятельство, разница правда есть. Если бы вы меня убили, то… что дальше?

— Может быть, тогда бы лорд Штейнберг хотя бы попытался задуматься о том, с кем ему впредь стоит заключать союз, — пожал плечами Ульрих.

Кристина вздохнула. Она знала, что внятного ответа вряд ли добьётся, но всё же уточнила:

— И вы надеялись, что моё убийство сойдёт вам с рук?

— До того, как этот старый боров Варден убедил меня открыть вам ворота, — с внезапной охотой заговорил Хенвальд, — я был уверен, что сойдёт. Ты не погибла в битве на Зелёном тракте, и я ждал, что ты пойдёшь на штурм. В штурме погибнуть куда легче, чем в обычной битве, ты это знаешь? — Это его «ты» коробило, потому что Кристина всё-таки привыкла к элементарному уважению со стороны вассалов, в том числе и мужниных, но сейчас она всё же не стала его поправлять. — Ты бы умерла, а я бы, может, и успокоился. Кто знает, что было бы тогда.

— А после ваших переговоров с графом Робертом вы решили, что терять вам нечего, и подали мне отравленное вино, — догадалась Кристина. Низ живота болел адски, но она ничего не могла сделать, лишь положила ладонь на тянущее болью место.

— Взял бы тебя в ад за компанию, — оскалился Хенвальд.

Кристина взглянула на писаря — тот кивнул, давая понять, что записал всё, до единого слова.

— Уведите его, — устало позвала она стражников, — и приведите сюда графиню.

— Надеюсь, хотя бы дочь мою ты допрашивать не будешь, — горько усмехнулся Ульрих, спокойно отдаваясь на милость стражников.

Чтобы хоть немного побороть боль, Кристина обхватила живот руками и тут же услышала голос писаря:

— Миледи, вы ранены?

— Нет, — улыбнулась она. — Просто… просто устала.

Графиня Хенвальд, в отличие от мужа, до сих пор не переоделась: на ней было всё то же неброское серое платье со шнуровкой спереди и испачканный белый вейл на распущенных волосах. Что ж, теперь в ближайшие сорок дней волосы в причёску она убирать не будет, по крайней мере, прилюдно. А серое платье придётся сменить на чёрное.

— Ваше сиятельство, напомните, пожалуйста, как вас зовут, — попросила Кристина, стараясь сделать голос мягче и сострадательнее.

Она правда сочувствовала этой женщине, но всё же оставить её с дочерью править отобранными у Ульриха землями не могла. Мало кого в этой ситуации волнуют личные чувства Кристины, да и руководствоваться ими в принятии решения нельзя. Здесь у неё один советчик — закон. А законы Драффарии Кристина знала неплохо, ибо её с детства заставляли заучивать наиболее важные части свода. И она помнила, что предатели и мятежники всегда расплачиваются смертью, а их семьи лишаются прав на земли и титулы. Так что графиня с дочерью потеряют всё, станут никем, но с жизнью, слава Богу, не расстанутся.

Графиня молчала, и Кристина попросила вновь:

— Ваше сиятельство, назовите ваше имя.

— Грет… Гретхен, — откашлявшись, тихо отозвалась женщина. — Маргарита, — поправила она.

У Кристины в мыслях мелькнуло, что Нолде бы её имя сократили до, например, «Мэгги».

Графиня Маргарита стояла, сцепив пальцы в замок и не поднимая взгляда. Будто она боялась смотреть леди Коллинз-Штейнберг в глаза. Может, так оно и есть… Всё-таки нелегко глядеть в лицо убийце своего сына, хотя леди Элис, помнится, смотрела смело и прямо. Впрочем, и Кристина, в свою очередь, фактической убийцей Джоната не была. Его казнил Генрих, а вот сын графини Маргариты пал именно от её руки.

— Прошу вас, отвечайте честно, — ещё более мягко и деликатно сказала она. — Насколько сильно вы поддерживали своего мужа в его желании разжечь мятеж?

— Я… я делала всё, что он мне говорил, — почти прошептала Маргарита и всхлипнула. Кристина вздрогнула от этого всхлипа: по щекам женщины потекли слёзы. — Я не хотела войны и насилия, я лишь… я подчинялась ему. Как и всякая хорошая жена.

Перо зашуршало по пергаменту — юноша быстро записывал слова женщины.

— Вы не пытались отговорить его? Убедить в том, что не следует это всё затевать? — подсказала Кристина.

Графиня лишь покачала головой.

— Откуда вы родом, Гретхен?

Она решила, что, обратившись к ней сокращённым именем, вызовет в ней хоть каплю доверия… а потом вспомнила, что убила её сына.

— Из дома вассалов моего мужа, Эбелей, — нехотя ответила графиня. — Мой отец, как следовало любому верному вассалу, пошёл вслед за моим мужем и во всём ему помогал. Я прошу вас, миледи, не казните хотя бы его! — Вдруг Маргарита подняла голову и взглянула на Кристину так, что та невольно отпрянула, вжавшись в твёрдую, жёсткую спинку кресла. Во взгляде женщины плескался такой адский страх, будто она смотрела на всесильное божество или всемогущее чудовище из древних сказок, которое было способно уничтожить целый замок своим огненным дыханием. — Вассалы моего мужа шли за ним, исполняя свой долг, и ни я, ни Ульрих не можем сказать, что было у них в мыслях и на душе, что они о думали о вас и вашем приказе насчёт тех проклятых налогов… Но мой отец — это всё, что у меня осталось! Вы отняли у меня сына, завтра отнимите мужа, но хотя бы отца не отнимайте! Я клянусь вам, что мы с моей маленькой Ульрикой уедем в Эбель и проведём там остаток дней, не пытаясь вернуть себе права на Хенвальд… Я клянусь, миледи, я клянусь!

И она упала на колени, сложив руки у лица, будто молилась в храме перед статуей Господа.

Кристина опешила, не зная, что ей делать. Слова Маргариты были будто стрелы, впившиеся своими острейшими наконечниками в её плоть и пригвоздившие её к креслу. Даже боль от месячных отошла на второй план под напором этих ощущений.

Юноша-писарь продолжал шуршать пером, записывая в пергамент последние фразы Маргариты, а один из стражников, стоявших у дверей, бросился к ней и, грубо схватив за плечо,