Иван Дроздов - Подземный меридиан Страница 23

— Бедновато живете. А рабочие на заводе говорили, что ваш папа мультимиллионер.

— Да, мой папа богат, но он потому и богат, что умеет беречь деньги. Он хочет, чтобы дети его стали деловыми людьми. На время учебы в институте он заставляет нас жить, как другие студенты…»

Каиров остановился тут, стал выписывать места, которые, по его мнению, могут бросить тень на Самарина. Записывал он в конце своего нового толстого блокнота. И начала записей обозначал знаками, сокращенными словами, которые понятны были только одному ему. И сделал для себя приписку: «Попросить С. принести кинокамеру. Любопытно будет на нее взглянуть». Каиров вновь склонился над статьей.

Дочитав статью, Каиров с раздражением отшвырнул подшивку на край стола. «Болван! — в сердцах ругнул он Самарина. — Ничего не сказал о камере… и вообще о Брон».

Борис Фомич вынул из стола письмо Пагнуса, прочел ещё раз от начала до конца. «…Стала сенсацией для газет нашего штата». Какого штата?.. Ведь речь идет о Нью — Йорке. Ах да — Нью — Йорк тоже входит в штат. Он, кажется, так и называется — Нью — Йорк. Впрочем, все это надо ещё выяснить. В Москве зайду к Соловьеву и все выясню. Да, да — у него все выясню и все узнаю».

После обеда в кабинет Каирова без стука вошел Самарин. Каиров метнул на него недобрый взгляд, но тотчас же повеселел, оживился, протянул руку:

— Андрей Ильич! А я хотел посылать за вами. Смотрите, какие книги я выписал из Ленинграда. Тут, брат, вся новейшая электроника!

Каиров вышел из–за стола, обнял Самарина за талию, прошел с ним по кабинету. Сзади они представляли зрелище умилительное и комическое. Толстый бодрячок с лоснящейся плешью на голове, подобно отцу родному или меценатствующему другу, вел по кабинету высокого молодца. Одеты они были празднично, нарядно: Самарин — в светлый костюм, искрящийся серебристой ниткой, Каиров — в модный дорогой костюм темного цвета.

— Вы, молодой человек, скрытны и замкнуты, — фамильярно, с отеческой ноткой в голосе журил Самарина Борис Фомич. — Объездили много стран, много там чудес повидали, а ни слова от вас не услышишь — ни гу–гу, молчок, словно воды в рот набрали. У вас, говорят, кинокамера есть уникальная, — принесли бы в институт, показали мне. Я и сам люблю поснимать пейзажики разные и все другое, что достойно внимания, что нам горизонты мыслительные расширяет, вкусы и нравы смягчает. Вот поедемте со мной в Москву и туда камеру захватите. А?.. Возьмете с собой камеру?..

— А зачем я в Москву поеду?

Каиров вдруг посерьезнел, сдвинул морщины у переносицы. Идея захватить с собой Самарина явилась ему вдруг, но чем дольше он обдумывал эту идею, тем больше она казалась ему разумной и реальной. «Его надо увезти с собой, — говорил себе в эту минуту Каиров. — Здесь он будет болтаться, а там я посажу его в номер и заставлю дописывать последнюю часть книги. А вечерком за чаем или на концерте каком он мне расскажет подробности своих американских приключений».

— Да, да, — сказал Каиров Андрею, — вы поедете со мной в Москву. У меня там дела по электронике, мне без ваших консультаций не обойтись. Решено — мы едем.

Они ходили по кабинету, Каиров журил Самарина:

— Вы все чуждаетесь, редко заходите. Пока вас не позовешь — не зайдете. А ведь мы с вами не просто сотрудники, коллеги — вы для меня немножко больше, чем подчиненный, я для вас — немножко больше, чем начальник. Мы теперь сподвижники, соавторы — нас и водой не разольешь, не то что чем другим. А-а? Ну что вы скажете?.. Или, может, я не прав?.. Или не вы меня совратили с пути истинного и сделали электроником?.. Посмотрите, посмотрите–ка, мил дружок, какие книги у меня на столе, какие схемы, чертежи… Да я теперь помешан на электронике, я теперь ничем другим не занимаюсь, как только электроникой. У меня и в голове теперь одна электроника сидит. Я и дом из–за нее, проклятой электроники, позабыл. От меня, можно сказать, из–за этого нового увлечения жена сбежала.

Андрей равнодушно воспринял мимолетно оброненную весть о сбежавшей жене.

— Ну скажите, Андрей Ильич, вы ведь слышали мою семейную историю?

— Кто–то говорил, но в общих чертах. Я не любопытен, Борис Фомич. Своих забот хватает.

— Если заботы ваши по части женщин — плюньте на них. Право, женщины не стоят того, чтобы наш брат по ним сокрушался. Верьте моему опыту — я знаю.

«Неужели до сих пор, — думал, между тем, Каиров, — он не знает, что Мария моя жена… Бывшая жена?.. Значит, между ними ничего нет, значит, зря я в душе клепал на него и поносил всяческими словами. И на Марию зря накричал. Ох–хо–хо! Пути господни!»

Борис Фомич крепче сжимал локоть Самарина: от мысли, что Самарин, может, и не виноват, становилось легче на душе, веселее. Как–никак, а с этим молодцом ему предстояло потрудиться. Пожалуй, понадобится с полгода для завершения работ, связанных с изданием книги. Впереди — его поправки, корректура. С нейтральным человеком легче… Камень не висит на сердце, ненависть не гложет.

«Но как мне поступить потом? — заглядывал он вперед. — Как убедить людей, что не он, Самарин, автор книги и машины. Самарин лишь сотрудник лаборатории, он лишь помощник Каирова — один из многих помощников. И только!»

Каиров оставил Самарина, пошёл один по кабинету. Подошел к раскрытому окну, расставил широко ноги, скрестил на спине руки. Со двора доносился шелест листвы старой ивы. Дерево поднялось чуть ли не до крыши здания, а оттуда, с вышины, опустило до самой земли свои плакучие ветви. И в жаркую погоду, и в пасмурные дни листва блестела зеленой краской и чуть слышно шумела. Внизу под ивой бежал ручеек, — может, это он шумел, а не листва? Стиснутый камнями, но веселый и говорливый, он бежал своей дорогой и давал жизненные соки старому дереву. В жаркие дни июля ручеек почти совсем пересыхал, но в нем ещё было достаточно энергии, чтобы питать дерево. Каиров не любил старую иву, однажды он потребовал срубить дерево, заслоняющее ему свет, но какой–то ретивый работник треста Зеленстрой сказал: «Об этом не может быть и речи. — И ещё пригрозил: — Не вздумайте срубить самовольно. Заплатите штраф». И теперь Каиров старался не смотреть на иву и не слушать её немолчного шума. Он устремил взгляд в ту часть окна, где виднелась полоска неба и откуда, как ему казалось, струились запахи приазовской и придонской степей.

Утром следующего дня Каиров узнал неожиданную и приятную для себя новость: в свой родной город Приазовск приехал академик Терпиморев — специалист по электронике, учёный с мировым именем. С ним находился его помощник Роман Соловьев. С Романом Каиров водил давнюю дружбу и, как только узнал о приезде академика, тотчас же позвонил приятелю. Тот приглашал Каирова заехать в Приазовск, обещал свести с академиком. Борис Фомич заторопился, позвал Самарина: