Александр Дюма - Волчицы из Машкуля Страница 23

И он сунул руку в карман.

Но, как мы помним, все, что у него было, он отдал Куртену.

— Боже! — воскликнул он. — Бедное мое дитя, у меня нет ни су! Вернемся вместе в замок, Розина, я дам тебе сколько нужно.

— О нет! — ответила девушка. — Туда я не вернусь ни за что на свете. Нет! Тем хуже, раз уж я решилась, пойду к Волчицам. Они сочувствуют чужому горю, они не выгонят бедную девушку, у которой отец при смерти и которая просит помощи.

— Но… — нерешительно возразил молодой человек. — Но ведь они, говорят, небогаты.

— Кто?

— Барышни Суде.

— О! Я не денег пойду у них просить… Они не милостыню подают: Господь свидетель, то, что они делают, гораздо лучше.

— Что же они делают?

— Они приходят туда, где люди болеют, и, если не могут вылечить больного, поддерживают умирающего и плачут вместе с теми, кто остался в живых.

— Да, — ответил молодой человек, — так они поступают при обычной болезни, но если это злокачественная лихорадка?..

— А разве они на это посмотрят? Разве добрые сердца разбирают, заразная эта хворь или нет? Видите, я сейчас иду к ним, верно?

— Да.

— Ну так вот, подождите здесь, через десять минут я вернусь с одной из сестер: она будет ухаживать за моим отцом. До встречи, господин Мишель. Ах! Никак не ожидала такого отношения от госпожи баронессы: выгнать точно воровку дочь вашей кормилицы!

И девушка удалилась, а молодой человек не нашелся, что ей ответить.

Но кое-что из сказанного девушки запало ему в душу.

Она сказала: «Подождите здесь, через десять минут я вернусь с одной из сестер».

Мишель твердо решил ждать; упустив один случай, он хотел воспользоваться другим.

А вдруг случится так, что вместе с Розиной придет Мари?

Но можно ли себе вообразить, чтобы восемнадцатилетняя девушка, дочь маркиза де Суде, вышла из дому в восемь часов вечера и отправилась за полтора льё ухаживать за бедным крестьянином, больным злокачественной лихорадкой?

Это было не то что неправдоподобно, это было просто немыслимо.

Розина наделяла сестер достоинствами, которых у них не было, подобно тому, как другие наделяли их пороками, которых у них не было.

Да и можно ли поверить, чтобы набожная баронесса Мишель, приписывавшая себе все добродетели, какие только были на свете, повела себя в таких обстоятельствах прямо противоположно тому, как поступили две девушки, осуждаемые всей округой?

А если все произойдет так, как предсказывала Розина, не будет ли это означать, что именно сестры Суде и есть подлинные христианки?

Но, разумеется, ни одна из них не придет.

Молодой человек уже повторил себе это в десятый раз за десять минут, когда из-за поворота дороги, за которым исчезла Розина, показались две женские фигуры.

В одной из них, несмотря на сгущавшиеся сумерки, он узнал Розину; но сопровождавшая ее особа была неузнаваема под длинной накидкой.

Барон Мишель был в таком смятении, а сердце так трепетало, что у него подкосились ноги, он не смог и шагу сделать навстречу двум девушкам и ждал, когда они подойдут ближе.

— Ну, господин барон, — гордо сказала Розина, — что я вам говорила?

— А что ты ему говорила? — спросила девушка в накидке.

У Мишеля вырвался вздох: этот твердый и решительный голос принадлежал Берте.

— Я говорила ему, — ответила Розина, — что у вас со мной не поступят так, как в замке Ла-Ложери, и не прогонят.

— Но ты, наверное, не сказала мадемуазель де Суде, чем болен твой отец? — спросил Мишель.

— По всем признакам, — ответила Берта, — болезнь походит на тифозную горячку. Поэтому нельзя терять ни минуты: это как раз та болезнь, какую надо начать лечить вовремя. Пойдете с нами, господин Мишель?

— Но, мадемуазель, — сказал молодой человек, — ведь тифозная горячка — заразная болезнь.

— Одни это утверждают, другие отрицают, — невозмутимо ответила Берта.

— Но тифозная горячка смертельна! — не унимался Мишель.

— Да, во многих случаях. Но бывает, что больные выздоравливают.

Молодой человек притянул Берту к себе.

— И вы хотите подвергнуться такой опасности? — спросил он.

— Разумеется.

— Ради какого-то неизвестного, чужого вам человека?

— Пусть нам он чужой, — с подкупающей мягкостью ответила Берта, — но кому-то он приходится отцом, братом, мужем. В этом мире нет чужих, господин Мишель, и разве судьба этого несчастного вам безразлична?

— Это муж моей кормилицы, — пробормотал Мишель.

— Вот видите, — заметила Берта, — вы были не правы, назвав его чужим.

— Но ведь я предлагал Розине вернуться вместе со мной в замок, хотел дать ей денег, чтобы она пригласила врача.

— А ты отказалась и решила вместо этого обратиться к нам? — спросила Берта. — Спасибо, Розина.

Молодой человек был смущен. Ему приходилось много раз слышать о милосердии, но он никогда не видел, чтобы кто-то проявлял его. И вот оно вдруг явилось перед ним в облике Берты.

Он шел за девушками в задумчивости, поникнув головой.

— Если вы идете с нами, — сказала Берта, — то будьте так добры, господин Мишель, возьмите этот ящичек с лекарствами.

— Да, но господин барон с нами не пойдет, — сказала Розина. — Он знает, как госпожа баронесса боится любой заразы.

— Ошибаешься, Розина, — возразил молодой человек. — Я иду с вами.

И он взял ящичек, который протянула ему Берта.

Час спустя все трое подходили к хижине отца Розины.

XI

МУЖ КОРМИЛИЦЫ

Эта хижина стояла не в самой деревне, а несколько поодаль, на опушке, примерно на расстоянии ружейного выстрела. Она примыкала к рощице, куда выходила задняя дверь.

Папаша Тенги, как обычно называли отца Розины, был шуаном; в юности он участвовал в первой вандейской войне под началом знаменитых вождей: и Жолли, и де Куэтю, и Шаретта, и Ларошжаклена.

Он был женат и имел двоих детей. Старшим был сын, который, подчиняясь законам о рекрутском наборе, служил в это время в армии. Младшей была дочь Розина.

После рождения каждого из них жена Тенги — как делают обычно бедные крестьянки — кормила грудью еще одного новорожденного ребенка.

Молочным братом юного Тенги был последний отпрыск знатного дворянского рода из Мена; его звали Анри де Бонвиль, и вскоре он появится на страницах нашего повествования.

А молочным братом Розины был, как мы уже знаем, Мишель де ла Ложери, одно из главных действующих лиц нашей трагической истории.

Анри де Бонвиль был двумя годами старше Мишеля; прежде мальчики часто играли вдвоем у порога того дома, куда Мишелю предстояло теперь войти вслед за Розиной и Бертой.