Пьер Понсон дю Террайль - Тайны Парижа Страница 23

Она казалась разбитой горем и едва узнала Гектора, когда он вошел.

— Вот и я! — вскричал капитан. — Марта, вы спасены! Марта покачала головой со спокойствием, которое ужаснуло капитана.

— Нет, — отвечала она. — Слишком поздно! Я погибла!

— Слишком поздно!

Слова эти вырвались из горла Гектора наподобие хрипа.

— Да, — продолжала Марта, — слишком поздно… он уже был… сегодня утром… я все еще ждала вас… я умоляла его… стояла на коленях перед ним… я держала его руки… понимаете, Гектор, я держала руки этого негодяя… он был неумолим… неумолим… «Прощайте, сударыня, — сказал он мне, — прощайте, я отправлюсь сейчас же в Алжир». После этого, — добавила Марта, — я сделалась, как помешанная.

Глаза капитана гневно сверкнули.

— Ну, хорошо! — вскричал он. — Я настигну его на дороге… Бог даст мне крылья… Но если он приедет раньше меня, то я успею убить его прежде, чем он отдаст роковое письмо. Ничего не значит, что я никогда не видал этого негодяя, я все равно узнаю его!

Капитан, вне себя от гнева, ушел от баронессы, не подумав даже пожать ей руку. Он отпустил свою карету и пришел в отель, как простой посетитель, а потому должен был дойти пешком до набережной.

В десять часов вечера Вавилонская улица пуста и темна. Гектор шел очень быстро и размышлял со спокойствием, внезапно наступающим после крайнего нервного напряжения. Приходилось немедленно возвращаться в Африку, присоединиться к генералу, который теперь, конечно, уже считал его дезертиром, и всеми силами помешать незнакомцу явиться ранее его, иначе Марте грозила смерть. Вдруг Гектор натолкнулся на человека, шедшего ему навстречу.

— Болван! — грубо выбранился прохожий.

— Сами вы болван, — ответил Гектор сердито.

Прохожий схватил его за руку и сказал:

— Вы оскорбляете меня, сударь!

— Очень возможно! Но оставьте меня, мне некогда, я спешу.

— Сударь, — холодно возразил незнакомец, — вы толкнули меня, и у вас должно найтись время дать мне удовлетворение.

— Удовлетворение!

— В противном случае я сочту вас за труса.

— Сударь, — ответил капитан, — оставьте меня; если бы у меня было свободное время, я наказал бы вас за вашу дерзость.

— А! Если так, то я буду считать вас за труса до тех пор, пока вы не дадите мне удовлетворения. Я тоже военный.

Гектор вздрогнул. Драться значило потерять время, которое ему уже не принадлежит, и рисковать быть убитым… А кто же тогда спасет Марту? Он взял за руку прохожего, подвел его к фонарю и сказал:

— Сударь, взгляните мне в лицо. Похож ли я на труса?

— Нет.

— Однако я не могу драться с вами.

— А! Отчего это?

— Жизнь моя не принадлежит мне.

— Так кому же?

— Женщине, которую я люблю.

— Вы женаты! — усмехнулся прохожий.

Гектор, в свою очередь, посмотрел на прохожего и вздрогнул. Перед ним стоял пожилой человек с холодной насмешливой улыбкой и сверкающими глазами. Этот человек был одет во все черное, а в петлице у него был знак Почетного Легиона.

— Сударь, — продолжал Гектор, — дайте мне слово молчать о том, что я вам скажу. Только под этим условием я могу объяснить вам причину, отчего я не могу драться с вами.

— Даю вам честное слово, говорите.

— Ваше имя, сударь?

— Полковник Леон, офицер в отставке.

— Ну, слушайте, — сказал Гектор. — Я еду от женщины, которая любила меня. Письмо этой женщины, адресованное ко мне, попало в руки негодяя, желающего продать его ей за баснословную сумму. Она просила отсрочки и написала мне. Это письмо застало меня в Африке в разгар экспедиции, накануне сражения. Я дезертировал, обесчестил свои эполеты, проскакал безостановочно пятьсот лье, но все-таки опоздал. Я решил вернуться на театр военных действий, чтобы нагнать негодяя, который повез мужу письмо жены.

Полковник весьма спокойно выслушал рассказ Гектора.

— Сударь, сказал он, — вам не поспеть вовремя, да кроме того, вы уже объявлены дезертиром, и, если бы даже предположить, что вас не арестуют во Франции, вы все же будете арестованы, как только вступите на африканскую территорию.

Гектор вздрогнул.

— Письмо дойдет по назначению. Но вы хорошо сделали, что толкнули меня, а затем доверили мне свою тайну.

— Почему?

— Потому, что я могу спасти и вас, и ее.

Голос полковника звучал спокойно и убедительно.

— Вы! — вскричал Гектор. — Но кто же вы такой?

— Я уже сказал вам: меня зовут полковник Леон, вот и все.

— Но то, что вы обещаете мне, невозможно!

— Бели вы желаете убедиться в противном, я к вашим услугам.

— В таком случае говорите! Полковник вынул часы.

— Теперь одиннадцать часов, — сказал он, — вернитесь к особе, от которой вы идете, и скажите ей, что она спасена. Затем в полночь будьте на балу в Опере, в домино, с зеленым бантом на плече. Там вы узнаете, как я могу сдержать свое обещание.

— Сударь, — спросил Гектор, — знаете ли вы, что, посмеявшись надо мною, вы сделаете страшную подлость?

Минута была торжественна, а лицо полковника серьезно и благородно.

Гектор был побежден.

XV

Благодаря этой встрече капитан Гектор Лемблен и очутился на балу в Опере в домино, с зеленым бантом на плече, и затем присутствовал на заседании «Друзей шпаги», где он дал полковнику Леону клятву, обязавшую его навеки сохранить верность ужасным статутам этого общества.

Прежде чем следовать за событиями этой истории, необходимо перенестись в Африку на целый месяц вперед.

Ночь спускалась с высоты Атласа на ту часть африканской территории, где уже было пролито так много благородной крови; часовые и конные караульные стояли на своих постах; солдаты в полной амуниции спали в палатках, а в лагере царила мертвая тишина.

Генерал был один. Он сидел грустный, задумчиво склонив голову на грудь; на столе перед ним лежал начерченный им план кампании. Глаза его, однако, давно уже не видели его: мысли его были далеко от Африки, они перенеслись за море, туда, где находился туманный берег его родины, и он мысленно переживал последние три месяца своей жизни.

Сначала старый воин увидал себя в Бургундии, в Бельвю, в хорошеньком маленьком замке, построенном на берегу Ионны; он сидел там между стариком и молодой девушкой; эта девушка улыбалась ему той грустной улыбкой, которая привлекает к себе сердца, и его сердце, зачерствевшее в треволнениях битвы, затрепетало от неведомого дотоле волнения.

Затем мысли генерала, перелетев пространство, остановились на Нормандии, на мрачном, печальном замке, затерянном среди скал безграничного моря и однообразных огромных равнин, кое-где усеянных яблонями, растущими под туманным серым небом.