Сергей Нуртазин - Русский легион Царьграда Страница 23

Он не помнил, как добрался до песчаного берега, и не знал, сколько времени пролежал в забытьи. Очнулся оттого, что кто-то оросил его лицо прохладной водой.

– Мечеслав! Мечеслав, друже!

Открыв глаза, увидел перед собой склоненное лицо Сахамана.

– Насилу отыскали тебя, я уж извелся весь. Почто не кликнул меня, когда коня под тобой свалили? Эх, друже!

– Печенеги? – тихо произнес Мечеслав.

– Печенеги пеше недалече от нас ушли. Как помощь пришла, навалились на них. Побили многих, молодых в полон взяли, менять будем. Одно худо, Мала Кривого, Аймо Чудина, Смаги, Збыслава, Борко и Меши нет боле с нами, – сказал Сахаман. – А ты постарался на славу, вона сколь их живота лишил. Да, вот нож твой, прими, – Сахаман вложил в руку Мечеслава рукоять ножа.

– Доб-ро, – прошептал Мечеслав. Лицо друга в его глазах расплылось и тьмою покрылось.

Глава одиннадцатая

И осадили печенеги город силою великой: было их бесчисленное множество вокруг города, и нельзя было ни выйти из города, ни вести послать, и изнемогали люди от голода и жажды.

Более года минуло с той поры, как обессиленного и израненного Мечеслава отыскали у реки. Наступила зима. Зажили раны, вернулась сила, Мечеслав снова выходил в дозор, укреплял острожек вместе с другими его обитателями, которых за последнее время прибавилось. Приходили сюда из Руси вольные люди, иной жизни ищущие, оставались здесь инородцы и свои славяне, освобожденные из полона. Так в делах трудных и ратных истекли лето и осень, пришел срок царствовать зиме – Моране.

Мелкий снежок припорашивал землю, хмурилось, серело небо, дул со стороны Дикого Поля холодный сырой ветер. Мечеслав стоял на сторожевой башне, вглядываясь в даль и думая о своей жизни. И были думы его о немалом сроке, проведенном здесь, о Раде и Орме. Чем больше проходило времени со дня отъезда из Киева, тем меньше терзала его душевная рана, но тем стыднее становилось за деяния свои, за то, что оскорбил своей обидой побратима и старшего друга. Мучили и терзали сердце мысли о смерти матери и отца, о сестренке, что томится где-то в далекой неволе, и о том, что пришла пора в Киев вернуться и, скопив кун, с купцами в Царьград плыть, может, и отыщется там Красава. И да помогут ему в том боги! Неплохо было бы и Сахамана с собою взять, друга верного, но вряд ли поедет он, торчанка у него завелась, посчастливилось ему найти взаимную любовь, обошедшую стороной Мечеслава. Невесту друга звали Аяна, Мечеслав видел ее вместе с семьей в плену у печенегов в тот день, когда они угнали их табун. Желану и Турвою удалось тогда освободить пленников и доставить семейство торков к Волчьей горе. Глава семейства стал душевно благодарить дружинников, но те объяснили, что прежде всего он обязан спасением их старшому, имя которому Сахаман. Встреча с Сахаманом состоялась только после того, как руссы, объединившись с торками, нагнали медленно бредущих по степи печенегов. Зажатые с одной стороны русскими вершниками, с другой – торками, печенеги в порыве отчаяния попытались прорваться и легли под мечи.

К вечеру следующего после этой битвы дня совместный отряд торков и русской сторожевой дружины вернулся к Ярунову острожку. Сахаман, сидя на траве, перевязывал себе раненую руку, когда к нему подошла освобожденная по его приказу семья торков. Сахаман встал. Глава семейства склонился в полупоклоне, приветствуя воина и выражая ему свою благодарность, просил посетить его жилище. Сахаман, ответив на приветствие, пообещал навестить торка, если будет возможность, но, всмотревшись в темно-карие миндалевидные глаза его дочери, понял, что он обязательно найдет такую возможность. Торчин, уловив взгляды дочери Аяны и Сахамана, грустно, по-доброму улыбнулся. Усадил в повозку семейство и отправился в путь, увозя с собою тело убитого печенегами старшего сына, благодарное отношение к Сахаману и его любовь, имя которой Аяна.

Вспоминая все это по рассказам Сахамана, а частью – чему сам был свидетелем, Мечеслав следил за точкой, чернеющей в белоснежной степи. Точка приближалась, постепенно превращаясь в скачущего к острожку всадника.

– Ворота отворите, со степи гонец скачет! – крикнул Мечеслав с башни.

Сторожа отворили ворота, в которые на взмыленном коне влетел гонец.

– Беда! – крикнул он хриплым голосом. – Печенеги! Несметно! Сюда поспешают.

Из воеводской избы вышел Ярун.

– Знак дымами подайте, вестника напоить, накормить, – распорядился он. – Скот у лиходеев мрет, с голодухи снова на нас пошли. Что за беспутный народ! А и мы ему – не корова дойная. Перша, Поликарп, Вельмуд, Сахаман, Мечеслав – в избу ко мне! – Придирчиво осмотрев подвластную ему крепостцу, удоволенно добавил:

– Думаю, на щит попробуют взять, но ничего. Острожек мы укрепили, вместо частокола стены новые поставили, ров углубили, вода своя в колодезе, что нам еще надобно? Отобьемся! Готовьтесь к сече, други. Варите смолу, чучела делайте и по стенам расставляйте, пущай ворог стрелы зазря расходует.

Сообщая об идущей на Русь беде, в небо взвился столб дыма. Вдали, справа и слева от острожка, тоже стали нарождаться дымные черные змейки. Русь узнавала о приближении врага.

Посовещавшись, Ярун и остальные, кого призвал он, вышли из избы. Сахаман и еще два воина поскакали за подмогой к торкам, что стояли станом за полдня пути от острожка. Остальные готовились к осаде, укрепляли ворота, набивали сеном и соломой чучела и устанавливали их на стенах, сюда же подымали все, что можно было обрушить на вражеские головы. С внутренней стороны ворот разобрали мосток, прикрывавший яму, на дне которой торчали заостренные колья, застелили эту ловушку тонкими жердями, закидали соломой. Яму с трех сторон обшили деревянной оградой; за ней встанут лучники, чтобы встретить ворвавшихся в ворота находников. Успели растащить и бревенчатый мост, перекинутый через ров за крепостцой.

Печенеги обложили острожек со всех сторон, потому и удара ждали с любой из них, а то и со всех сразу. Ярун со своими ратниками оборонял стены со стороны въездных ворот, Поликарп – со стороны степи, старый Вельмуд – со стороны реки, а Мечеслав с воями, ему даденными, – со стороны оврага.

Вскоре полетели в сторону острожка огненные стрелы. Их метали издалека – не за жизнью обороняющихся, а для поджога строений. Приди печенеги летом, к прокаленному солнцем дереву, подожгли бы. А они пришли зимой, которую перемежали дожди и снега, оттепели и морозы. Стрелы падали на крыши строений, дымили, потухая на утрамбованном лопатами и чуть подтаявшем снегу. Особенно часто клевали они соломенных воев, эти чучела не могли надолго ввести нападавших в заблуждение, но поджечь солому казалось им быстрее и легче. Немые вои, облитые колодезной водой, стойко принимали в себя десятки стрел, обрастали ими, как ежи иголками. «Терпите, робятки! – орал чучелам Торопша. – За вами и мы не оплошаем!»