Рональд Уэлч - Рыцарь-крестоносец Страница 23

– Встань на колено, – шепнул Филиппу сир Хьюго. Филипп послушно опустился на одно колено. Он почувствовал, как клинок меча легко коснулся его плеча, и услышал над головой звучный голос короля.

– Встаньте, сир Филипп.

Филипп поднялся, глядя прямо перед собой. Взгляд его упал на фигуру смуглого бородатого Джосселина де Куртне, сенешаля[40], и на бледное морщинистое лицо старого епископа Триполийского, выполняющего обязанности канцлера королевства.

Король все еще продолжал говорить, давая наставления юному рыцарю.

– Пусть примером вам станет герцог Годфруа Буйонский, образец рыцарской чести. Сражайтесь на стороне христианской церкви и святой правды. Боритесь до последней капли крови со всеми неверными; храните верность своему господину, не оскверняйте ложью свои уста, держите данное вами слово, и да будете во все времена поборником правды, восстающим против зла и несправедливости.

Ги потрепал Филиппа по плечу и произнес несколько ободряющих слов, что сделало Филиппа его другом и почитателем на всю жизнь. Потом он сделал ему знак встать сбоку от него и повторил церемонию с двумя другими оруженосцами.

– Теперь, сеньоры, – просто сказал он, – вернемся к высокому собранию. Филипп, сегодня ты будешь сидеть за моим креслом.

Филипп покраснел до корней волос и низко поклонился. Король оказал ему высшую честь, и он вошел в залу собраний вслед за статной и величавой фигурой Ги де Лузиньяна.

Властительная знать Иерусалимского королевства рассаживалась за длинными столами, стоящими посреди залы. Рядом с королем, во главе стола, расположились высшие сановники, разложив перед собой свертки пергамента и документы с огромными печатями.

Филиппу еще ни разу не доводилось присутствовать на собраниях рыцарства, и поначалу он с огромным интересом наблюдал за происходящим, хотя в первый час обсуждений не произошло ничего особенно интересного.

Сначала королевские сановники приступили к обсуждению текущих дел: налоги и сборы с населения; споры о вооружении и отличительных знаках, поскольку оказалось, что два рыцаря избрали одинаковые символы; длинные ученые диспуты о титулах и праве землевладения и общие рассуждения о правах торговли в королевстве венецианских и генуэзских купцов.

Без сомнения, все эти вопросы имели огромное значение, но Филиппу скоро стало нестерпимо скучно. Ворочаясь на неудобном жестком стуле, он незаметно двигал его в сторону, чтобы укрыться от солнечных лучей, врывающихся в узкие окна дворца. Оглянувшись вокруг, он понял, что был не единственным скучающим здесь человеком: несколько баронов задремали, многие перешептывались друг с другом.

Наконец наступила пауза, и король, отодвинув свое кресло, поднялся. Этого момента все и ждали. Сразу же в зале повисла тишина, и головы всех повернулись к стоящему во главе стола едва ли не самому красивому мужу королевства.

Ги де Лузиньян вкратце обрисовал военное положение королевства, заострив внимание присутствующих на последних маневрах турок. Даже абсолютно лишенный воображения человек мог безошибочно угадать, в каком положении оказалось государство. Иерусалимское королевство находилось в большой опасности; в любой момент на христианские земли мог обрушиться поток турок-завоевателей, что могло привести к полному уничтожению государства. Когда король завершил свою речь, на лице его появилось взволнованное и вместе с тем удрученное выражение.

– Мы должны обсудить наши планы на будущее, сеньоры, – сказал он. – Будем ли мы ждать, пока Саладин начнет войну? Конечно, он может и не решиться на военные действия, поскольку мы не настолько беззащитны, чтобы не оказать никакого сопротивления. Наши крепости неприступны, мы охраняем все дороги королевства, ведущие через горы. Язычники могут не пойти на такой риск, не будучи уверенными в том, что в их руках находятся основные и жизненно важные пути сообщения. И все же существует вероятность того, что они могут начать наступление. Итак, стоит ли нам ждать нападения, или мы нападем первыми?

Он сел, ожидая ответа баронов. Разгорелись жаркие споры: высокое собрание раскололось на две группы, придерживающиеся прямо противоположных взглядов. К первой из них принадлежали Рено де Шатильон и оба Великих Магистра монашеско-рыцарских орденов, выступающие за быстрые военные действия, направленные против сарацин. Рено разразился прочувствованной речью, подкрепляемой криками и ударами кулаком по столу. Государство должно действовать быстро, атаковать, немедленно атаковать. Все, что нужно, это любым способом предотвратить наступление мусульман.

Но и оппозиция была сильна. Ее составляли в основном аристократы-пулланы. В их жилах текла смешанная кровь; они владели богатыми поместьями и относились к туркам без фанатичной ненависти военно-духовных орденов и рыцарей, недавно прибывших с Запада. К тому же в их планы не входило рисковать своими землями, в какой бы то ни было войне.

Филипп внимательно прислушивался к дебатам. Он хорошо знал аргументы обеих сторон. В Бланш-Гарде за столом во время трапезы в кругу гостей ему не раз приходилось слышать подобные речи, и почти в тех же самых выражениях.

Ги де Лузиньян также прислушивался к разговорам с напряженным вниманием, кивая головой на каждую брошенную за столом фразу. Но все бароны прекрасно знали, что согласительный кивок еще не знак одобрения и что король не поддержит ни одну из сторон до вынесения определенного решения, поскольку за благородной внешностью мессира Ги, за его утонченными манерами и притягательным обаянием скрывался крайне нерешительный характер. Он всегда соглашался с последним из говорящих, каждый раз меняя свои взгляды.

Сир Хьюго не сказал ни слова во время обсуждения. Накручивая на палец черные кольца заостренной бородки, он безразлично слушал выступления ораторов. Филипп, однако, заметил, что отец посматривает на короля с каким-то беспокойством. Он знал, что сир Хьюго придерживается определенных и неизменных взглядов по этому вопросу и, зная подверженность короля чужому влиянию, боится, что страна будет втянута в убийственную и бессмысленную войну.

Несмотря на высокий потолок и открытые настежь окна в зале царила удушающая жара. Взволнованные бароны устали, вымотались в долгих и бесплодных разговорах и готовы были на все махнуть рукой. Сир Хьюго, выждав время, решил, что пора вступить в спор. Он поднялся со своего стула, высокий, спокойный, и взоры собравшихся с надеждой устремились к нему. В зале не было ни одного человека, который бы не уважал сира Хьюго д'Юбиньи. Большинство присутствующих баронов погрязли в интригах, диктуемых амбициозной жадностью, неукротимой ревностью к славе и высокому положению других, и в силу этих причин, естественно, не могли прийти к общему решению. Вся их энергия уходила на заговоры и вынашивание коварных планов друг против друга, тем самым, ослабляя власть в Латинском королевстве, что, в свою очередь, могло обернуться гибелью для государства. Но сир Хьюго пользовался славой землевладельца, стоящего в стороне от всех этих склок, а интриганы всегда испытывают невольное уважение к человеку, который отказывается пачкать руки грязными делишками.