Мишель Зевако - Кровное дело шевалье Страница 23

— Они пламенные сторонники герцога Гиза! — с ликованием воскликнул собеседник Жана.

— О! Герцог, должно быть, в восторге!

— А вы как думали, месье! Они ведь несгибаемые борцы за веру!

— Да? И за какую же? — не скрывая иронии, поинтересовался Пардальян.

— То есть как это за какую? — даже остановился горожанин. — За нашу святую веру, месье! За веру Папы Римского! Веру короля! Веру королевы! И великого Гиза! Веру всего французского народа!

— Ах вон оно что! А почему же за нее тогда нужно бороться?

— Как почему? Разве вы не понимаете?..

В это время они входили на Деревянный мост. Он уже был забит людьми, которые возбужденно кричали:

— Да здравствует Гиз! Смерть проклятым гугенотам!

— Вы слышите? — дернул Жана за рукав горожанин. — Это глас народа. А как известно, vox populi — vox Dei.

— Увы, — огорченно развел руками шевалье, — но я не говорю по-английски…

— Причем тут английский, месье, — сердито зашипел горожанин. — Это латынь. И означают эти слова: глас народа — глас Божий.

— Весьма ценные сведения! — кивнул Пардальян. — Значит, сейчас сам Господь Бог орет во всю глотку: смерть проклятым гугенотам!

— Разумеется, месье! Именно Господь устами своего народа повелевает славному Гизу стать во главе жителей Парижа. Генрих Гиз прибывает в город и проследует по этому мосту в Лувр. Да здравствует Гиз! Смерть Беарнцу! Смерть Альбре!

В эту минуту людское море заволновалось, и Пардальяна оттеснили от словоохотливого горожанина. Вдоль моста выстроились вооруженные до зубов солдаты; врезавшись в толпу, они арбалетами и аркебузами расталкивали людей, пока не проложили путь для Генриха Гиза и его свиты.

Теперь Жан стоял у въезда на мост, возле первого дома по левой стороне улицы; это было ветхое, полуразвалившееся сооружение. Жильцы, похоже, давно покинули его, о чем свидетельствовали заколоченные окна. А вот окна соседних зданий были широко раскрыты и буквально забиты любопытными.

Но вскоре шевалье обнаружил, что дом, высящийся напротив развалюхи, к которой юношу прижала толпа, тоже был необитаем. Однако кто-то приоткрыл там единственное окно, защищенное крепкой решеткой. Пардальян мог поклясться, что за этой решеткой в темноте белеет женское лицо. Горящие глаза таинственной незнакомки пристально наблюдали за толпой, из которой неслись воинственные крики:

— Смерть гугенотам!..

Но что должны означать эти вопли? Ведь гугенотов сейчас в Париже нет! А если и есть, то они где-то прячутся! Да и вообще, по условиям Сен-Жерменского договора они обрели в Париже безопасность.

Внезапно Пардальян заметил, как Крюсе, Пезу и Кервье стремительно зашагали вдоль шеренги людей, сжимавших в руках оружие; похоже, эта тройка отдавала какие-то приказы. Тут же с удвоенной силой загремели крики:

— Смерть еретикам! Смерть Беарнцу! Альбре — в Сену!

Три главаря довольно улыбались, стоя слева от моста, почти рядом с шевалье.

— Клянусь Пилатом и Вараввой, — прошептал Пардальян, — похоже, вот-вот заварится недурная каша!..

Крюсе покосился на забранное решеткой оконце, в котором Пардальян недавно заметил лицо женщины. Но теперь оттуда выглянул мужчина и подал Крюсе какой-то знак…

Заглянем же и мы в этот таинственный дом. Перед зарешеченным окном в большом кресле расположилась худощавая женщина высокого роста; она куталась в черный плащ. Во всем ее облике было что-то ястребиное: острый нос, тонкая полоска губ, пронзительные зоркие глаза.

Это была вдова покойного короля Генриха II и мать здравствующего короля Карла IX, Екатерина Медичи…

Рядом с ней замер брюнет среднего возраста. В молодые годы он, несомненно, отличался удивительной красотой, однако некоторая манерность изрядно портила впечатление от его внешности. Движения мужчины были полны вкрадчивой грациозности роскошного кота.

Это был итальянец Руджьери, астролог вдовствующей королевы…

Почему же эта пара оказалась в заброшенном доме? Какие загадочные обстоятельства давали флорентийскому астрологу возможность разговаривать с королевой не столько почтительно, сколько нежно? Что за страшные замыслы свели их в этой комнате?

Екатерина в нетерпении постукивала по полу каблучком. Она не могла скрыть своего волнения, порой ее охватывала нервная дрожь.

— Не надо торопить события, Catarina mia! — тонко улыбаясь, шепнул Руджьери.

— Рене, повтори мне все еще раз! Тебе точно известно, что она в Париже?

— Несомненно. Жанна д'Альбре, королева Наваррская, вчера тайно приехала в Париж. Скорее всего, она намеревается с кем-то поговорить.

— Но, Рене, дорогой мой, откуда ты все это знаешь?

— Как откуда? Естественно, от той беарнской красотки, которую вы сумели сделать придворной дамой королевы Наваррской!

— Ты имеешь в виду Алису де Люс?..

— Конечно, эта девица — сущий клад; она стала превосходной шпионкой.

— И нет никаких сомнений в том, что карета Жанны д'Альбре проследует по этому мосту?

— Ни малейших! Иначе я не стал бы обращаться к Крюсе, Кервье и Пезу! — снова улыбнулся Руджьери. — Ведь парижский люд сбежался сюда вовсе не затем, чтобы поглазеть на Генриха де Гиза… Подождите немного, ваше величество!

— О, ненавистная Жанна д'Альбре! Будь она трижды проклята! Гиз — это пустое место! Он целиком и полностью в моей власти, и я уничтожу его, когда будет нужно. Но Альбре — чудовищный противник! Единственный противник, который вызывает у меня страх! О, если бы она оказалась тут, передо мной! Я бы задушила ее собственными руками!..

— Не волнуйтесь так, моя королева! — ласково проворковал Руджьери. — Ваши верные подданные сами расправятся с королевой Наваррской. Видите, они уже рвутся в бой! Вы только послушайте! Нет, клянусь Альтаиром и Альдебараном, представление достойно того, чтобы на него полюбоваться! Грандиозные картины звездного неба блекнут перед теми восхитительными ужасами, которыми нас радует наша грешная земля.

Руджьери шагнул к решетке; приблизилась к окну и Екатерина. Они замерли, прижавшись друг к другу, и затрепетали, в сладком волнении ожидая кровавого зрелища.

— Но пока я вижу только Генриха де Гиза, — хриплым голосом сказала Екатерина.

— Вы не туда смотрите… Вон там… в начале моста… экипаж, окруженный свитой.

— Да, да…

— Кучер уже не может повернуть, они застряли в толпе… Сейчас приоткроются занавески, и провалиться мне на этом месте, если мой друг Крюсе не углядит в карете королеву Наваррскую!..

На мост тем временем въехал Генрих де Гиз, которого сопровождал конный отряд из тридцати человек. В ответ на радостные вопли парижан Гиз улыбался и иногда кричал: