Евгений Шалашов - Десятый самозванец Страница 23

Оба стрельца, с усмешкой наблюдавшие за перебранкой, кивнули. Тот, что постарше, заметил:

— Это правда! В доме у Тимохи только стол да скамейки.

— Ну, вот, — обиделся Акундинов. — А ты бы как хотел? В дело войти да не потратиться? Сукно вон на складе купеческом осталось — так сегодня как раз и хотел привезти. Задаток-то я за них уже уплатил, а теперь еще пятьдесят рублев внести, — пошелестел Тимоха увесистым кошельком, где оставались деньги… — Только, извини, Васятка, но эти деньги я за товар отдать должен! Негоже купца-то обманывать.

— Тимофей, да хватит врать-то! Христом Богом прошу! — не выдержав, заплакал Василий, схватившись за голову.

— Ну, Вася, ну ты уж прости меня, дурака, — с толикой раскаяния в голосе произнес Тимоха. — Ну, не углядел я, что ты выпивши был, когда ожерелье-то предлагал. Я ведь ежели бы знал, что пьяный ты, так ни в жисть бы его у тебя бы не взял! Так что, Никифор Кузьмич, — обратился Акундинов к приказному. — Не знаю я, чего же еще-то сказать? Все как на духу обсказал, все по правде. Потому как если хотел бы соврать, то так и сказал бы — видеть, мол, эти жемчуга не видел… А коли Васька не врет — так пусть бумагу покажет, за моей подписью. А я по-честному хочу, не отпираюсь. Да, взял я у него ожерелье…

— В общем, так, — подвел итоги старший подьячий. — Тут у вас сам черт ногу сломит. Кто прав, кто виноват…

— Никифор Кузьмич, — заверещал белугой Васька. — Вели к боярину идти! Пусть князь-боярин решит, кто прав, кто виноват.

— Эх, Вася, Вася, — укоризненно произнес старший подьячий. — А чего к нему идти-то? Он ведь тоже выслушает да и скажет — дурак, ты, Васька. Надо было бумагу составлять.

— Да на дыбу его да кнутом! — орал Василий. — Или пусть хотя бы оставшиеся деньги отдаст, что на поясе у него висят. К боярину!

— Васенька-то, соколик ты мой бестолковый, до середнего подьячего дослужился, а делов-то не ведаешь, что ли? — ласково сказал Никифор Кузьмич. — Тебя ведь, как жалобщика, первого на дыбу-то и подвешают. Доносчику-то да жалобщику — первый кнут… Не посмотрят, что в Разбойном приказе служишь. Он же не тать с большой дороги, чтобы я его своей-то властью на дыбу-то отправлял. Он, чай, такой же старшой, как и я. А что, если земляк твой даже после третьей крови да на своем будет стоять? Тогда что же — тебя в Сибирь за оговор? Али на плаху? Да и мне от боярина-то попадет.

— Никифор Кузьмич, — вмешался Тимофей. — Да не извольте беспокоиться. Ведь продадим мы сукно да холсты, будут у нас деньги. Васька на эти деньги десять таких ожерелий для бабы купит. Ну а ежели, — посмотрел Акундинов на Шпилькина чуть брезгливо, — так уж все плохо, то выкуплю я это ожерелье клятое да ему и верну. Денег где-нить перейму. Вели — пусть бумагу принесут, а уж я и расписку в том напишу.

Василий, услышав обещание, воспрял было духом, резво подскочил, тут же помчавшись к столу, за которым скучал писец. Схватив бумагу, сунул ее под нос Акундинова, но был остановлен своим старшим:

— Давай-ка, Василий, занимайся делом, — устало сказал вдруг Никифор, — сам кашу заварил — сам и расхлебывай. В Разбойном приказе татей ловят, а не счеты сводят между собой. А я уж думал, что и впрямь обманул тебя кто. Получается, сам дурак, а мужика виноватишь… Радуйся, что князь-боярин не слышал, а не то посадил бы он тебя на хлеб и воду да батогов бы приказал всыпать. Ладно, Тимофей Демидыч, — повернулся он к Акундинову, — не серчай. Сам понимаешь, мы ведь ушки-то на макушке должны держать…

— Спасибо тебе, Никифор Кузьмич, — поклонился Тимофей в пояс, как старшему. — Вижу, по справедливости да прозорливости твоей быть тебе дьяком! — Потом, обернувшись к Василию, вздохнул. — Ну чего же причитать-то? Я ж понимаю, супруга ругается. Ну да ничего, простит. А мне-то каково? Теперь вот и в дом-то к тебе прийти будет нельзя. Людка-то, небось, мне уж больше не то что жемчугов, так ничего и другого не даст.

Васька глухо зарычал и хотел опять кинуться на Акундинова, но был остановлен смеющимися стрельцами.

Уже на улице Костка, пританцовывая, восторженно сказал:

— Сам поверил, что ты сукном да холстами торговать собрался! Подумал даже — может, сиделец тебе в лавке понадобится? Или толмач нужен будет. Я, конечно, аглицкий-то плоховато знаю, но выучил бы… Как это у тебя ловко-то получилось? А я со страху-то чуть в штаны не наделал. Ну, куда теперь? В приказ?

— Чего я там забыл, в приказе-то?

— А куда же тогда?

— Сейчас домой пойду, а потом куда-нибудь из Москвы, далече. Только в дорогу нужно провианта прикупить — сухариков там, сала. Ну да епанчу еще новую, шапку да рукавицы. Ну, может, по мелочи чего. Ты-то со мной али как?

Какое-то время Костка шагал молча, не отвечая. Потом вздохнул:

— Да ну, куда же мне ехать-то? Да и зачем? Тебе-то годочков-то сколько? Двадцать седьмой пошел? Ну а мне уж на Николу сорок третий пойдет… Батька у меня старый да хворый. Не сегодня завтра помирать будет. Перед смертью, глядишь, простит меня да хозяйство-то свое и оставит…

— Вона! — с пониманием протянул Тимоха. — Хозяйство батькино держит… Понятно. А не боишься, что прихвостни Федотовы тебя разыскивать будут?

— Ну, чему быть, того не миновать, — философски ответил Конюхов. — Да и с меня-то взятки гладки. Ну, вызвал я их, и что? Все же видели, как я в кабак за водкой заходил. Так ить за водкой-то ходить не возбраняется. Так что знать я ничего не знаю, ведать не ведаю.

— На худой конец, — досказал за него Тимоха, — скажешь им правду: убил, мол, атамана да есаула евонного Тимка Акундинов, с него и спрашивайте, а я только их на улицу вызвал.

— Ну, может, и так, — не стал отпираться Костка. — Ну а коли зарежут меня шарлыганы-то энти, то, стало быть, судьба такая! Один хрен — когда-нибудь да помру. Только если я с тобой вместе пойду, так скорее помру!

— Точно, — поддакнул Акундинов и, заметив около своих ворот возок, принадлежавший боярину Патрикееву, ускорил шаг.

…Татьяна как вкопанная стояла посередине разоренной избы, даже не сняв с плеч дорогого шушуна из заморского (аглицкого!) сукна. На лавке сидел Сергунька, деловито ковыряя в носу и болтая ногами. Мальчонка не понимал — что тут случилось, поэтому не мог решить: начинать реветь или погодить?

Завидя вошедшего мужа, Танька сделала к нему шаг и, глядя прямо в глаза, спросила:

— Тимофей, а что тут такое? Что с избой-то сталось?

— А что такое? — обвел взглядом пустую избу Акундинов. — Стены, лавки да стол — на месте. Вон, — кивнул на угол, — даже соломы чуток. Спать да есть — есть на чем. Ну а чо тебе еще-то надо?

— А где же добро-то все? — скривила рот Танька, собираясь зарыдать.