Густав Эмар - Валентин Гиллуа Страница 24

— Хорошо, я выпью, если вы позволите, несколько капель чингирито с водой, единственно для того, чтобы доказать вам, что я ценю вашу вежливость.

— Хорошо, — сказал капатац, подавая Тигреро хрустальный графин, оправленный в серебро филигранной работы.

Когда они выпили, капатац стакан хереса, а Тигреро несколько капель чингирито с водой, капатац поставил стакан на стол и сказал:

— Теперь мне надо объяснить вам, зачем я привел вас сюда так таинственно, чтобы рассеять сомнения, которые могли невольно закрасться к вам в душу.

— Я вас слушаю, — отвечал Тигреро.

— Возьмите же сигару, они превосходны.

Он закурил сигару и подвинул пачку дону Марсьялю, тот выбрал одну сигару, и скоро оба собеседника были окружены облаком синеватого и душистого дыма.

— Мы находимся в отеле генерала дона Себастьяна Герреро, — начал капатац.

— Как! — вскричал Тигреро с беспокойством.

— Успокойтесь, никто не видал, как мы вошли; ваше присутствие здесь неизвестно никому по той простой причине, что я провел вас через мой особый вход.

— Я вас не понимаю!

— Однако это очень легко объяснить: дом, в который я привел вас, принадлежит мне, по причинам, о которых слишком долго будет вам рассказывать и которые вовсе для вас не интересны. Я во время отсутствия генерала, когда он был губернатором в Соноре, велел сделать проход для сообщения между этим домом и отелем, кроме меня, никто не знает об этом сообщении, которое в известную минуту, — прибавил он с мрачной улыбкой, — может быть очень для меня полезно. Эта комната составляет часть тех комнат, которые я занимаю в отеле генерала и куда генерал никогда не входит; человек, взявший вашу лошадь, предан мне, и даже если он мне изменит, что, вероятно, случится когда-нибудь, эта измена будет для меня не важна, потому что тайная дверь, которая ведет из дома в отель, так хорошо скрыта, что я не боюсь, чтобы ее нашли; итак, вы видите, вам опасаться нечего, никто не знает о вашем присутствии.

— Но за вами могут прийти в случае, если генерал захочет вас видеть?

— Я это предвидел; моя система ничего не предоставляет случаю; сюда нельзя войти так, чтобы я не узнал этого вовремя, и я всегда успею спрятать ту особу, которая по каким-нибудь причинам не желает быть видимой.

— Это прекрасно устроено, я вижу с удовольствием, что вы человек осторожный.

— Вы знаете, сеньор — осторожность есть мать безопасности, особенно в Мексике эта пословица постоянно оправдывается.

Тигреро поклонился вежливо, но как человек, который находит, что его собеседник слишком распространился об одном предмете и желает, чтобы он перешел к другому.

Капатац прочел этот почти неуловимый оттенок на лице Тигреро и продолжал, улыбаясь:

— Но довольно об этом, перейдем, если вам угодно, к причине нашего свидания. Человек, имя которого бесполезно произносить, но которому я — как я уже имел честь вам говорить — предан телом и душой, прислал вас ко мне за некоторыми сведениями, которые вы желаете узнать; прибавлю теперь, что случившееся сегодня, и великодушие, с каким вы бросились ко мне на помощь, ставят мне законом не только доставить вам сведения, но и помочь в замышляемых вами планах, каковы бы ни были опасности, которым я подвергнусь, помогая вам. Теперь говорите со мною откровенно, не скрывайте от меня ничего; вы останетесь вполне довольны вашей откровенностью со мной.

— Сеньор, — отвечал Тигреро растроганным тоном, — благодарю вас, тем более что вы знаете так же хорошо, как и я, сколько опасностей окружают — я не скажу успех, но только исполнение этих планов.

— Вы говорите правду; но гораздо лучше, чтобы эти планы, пока были мне неизвестны, для того, чтобы вы имели полную свободу расспрашивать меня.

— Да-да, — сказал Тигреро, печально, качая головой, — мое положение так ненадежно, борьба, которую я предпринимаю, безумна, что, хотя меня поддерживают искренние друзья, я должен соблюдать чрезвычайную осторожность. Скажите же мне, все, что вы знаете о судьбе несчастной донны Аниты Торрес: точно ли она сошла с ума, как распространились слухи?

— Вы знаете, что случилось в пещере после вашего падения в пропасть?

— Нет! Я ничего не знаю о том, что случилось после того, как меня оставили, считая мертвым.

Карнеро подумал с минуту.

— Послушайте, дон Марсьяль — для того чтобы я мог отвечать на вопрос, сделанный вами, вы должны выслушать вам довольно длинный рассказ. Готовы ли вы слушать его?

— Да, — отвечал Тигреро, не колеблясь, — потому что я многого не знаю, а мне нужно знать все; говорите же, сеньор, и как ни были бы тягостны для меня некоторые вещи в этом рассказе, не скрывайте от меня ничего, умоляю вас.

— Я буду вам повиноваться; притом, еще не очень поздно, у нас время есть и через два часа вы узнаете все.

— Жду с нетерпением, чтобы вы начали.

Капатац довольно долго оставался погружен в глубокие и серьезные размышления, наконец он поднял голову, наклонился вперед и, облокотясь левой рукой о стол, начал:

— В то время, когда случились происшествия, о которых я вам говорю, я был управителем в Пальмаре и был свидетелем некоторых из этих происшествий, а о других только слышал. Когда команчи приехали с белыми охотниками, дон Сильва Торрес лежал смертельно раненный, сжимая в руках свою дочь Аниту, которая вдруг сошла с ума, видя, как вы полетели в пропасть с индейским вождем.

Дон Себастьян Герреро был единственным родственником, оставшимся у несчастной молодой девушки, ее и отвезли к нему в асиенду Пальмар.

— Как! — с удивлением вскричал Тигреро. — Дон Себастьян родственник донны Аниты?

— Вы этого не знали?

— Совсем не знал; однако я несколько лет находился в отношениях довольно коротких с фамилией Торрес, я был даже их Тигреро.

— Я это знаю; вот каково это родство: дон Себастьян женился на племяннице дона Сильвы — вы видите, что они были очень близкие родственники; только по причинам, мне неизвестным, через несколько лет после свадьбы генерала оба семейства поссорились и прекратили сношения между собой; вот, вероятно, по какой причине вы никогда не слыхали о родстве Сильвы и Торресов.

— Продолжайте! — сказал Тигреро. — Как генерал принял свою родственницу?

— В то время его не было в асиенде, но к нему послали нарочного; этот нарочный был я; генерал поспешил приехать, он казался очень огорченным двойным несчастьем, постигшим молодую девушку, отдал приказания, чтобы с ней обращались хорошо, определил несколько женщин для ее прислуги и воротился в Сонору, куда его призывали очень важные события.

— Да-да, я слышал об этом вторжении французов, предводитель которых был расстрелян по приказанию генерала; вы говорите об этих событиях, не правда ли?