Александр Дюма - Две Дианы Страница 24

— Будьте уверены, господин виконт, я сделаю все, что в моих силах. Но я не могу за себя ручаться, предупреждаю вас.

— Право же, Мартин, это мне надоело! Да почему же?

— Потому, что у меня случаются провалы в памяти, господин виконт. Например, я думаю, что я где-то в одном месте, а оказывается, я в другом; я думаю одно, а делаю другое. Недавно на меня наложили эпитимью: прочитать тридцать раз «Отче наш» и тридцать — «Богородицу». Я решил ее утроить и остался в церкви Сен-Жерве, где более двух часов перебирал четки. И что же? Возвращаюсь сюда и узнаю, что вы посылали меня отнести записку и что я даже принес на нее ответ. А на другой день Жасента бранит меня за то, что я накануне слишком вольно вел себя с нею. И так повторялось трижды, господин виконт! Как же вы хотите, чтобы я на себя полагался? Наверняка иной раз в моей шкуре сидит кто-то другой вместо мэтра Мартина…

— Хорошо, за все буду отвечать я, — нетерпеливо сказал Габриэль. — До сих пор ты умело и точно исполнял мои распоряжения, а поэтому и сегодня окажешься молодцом. И знай, что ответ этот принесет мне счастье или же ввергнет в отчаяние.

— О, господин виконт, если бы только не эти дьявольские козни!..

— Ты опять за свое! — перебил его Габриэль. — Мне надо уходить, а ты отправляйся через час. И вот еще что: ты знаешь, что со дня на день я жду из Нормандии кормилицу Алоизу. Если она приедет в мое отсутствие, отведи ей комнату, смежную с моей, и прими ее как хозяйку дома. Запомнишь?

— Запомню, господин виконт.

— Итак, Мартин: быстрота, тайна, а главное — присутствие духа.

Мартин ответил глубоким вздохом, и Габриэль вышел из дома.

Через два часа, рассеянный и озабоченный, он вернулся обратно, но, увидев Мартина, тут же рванулся к нему, выхватил у него из рук письмо, жестом отпустил его и принялся читать:

«Возблагодарим Бога, Габриэль, король уступил, мы будем счастливы. Вы, вероятно, слыхали уже о прибытии из Англии герольда, объявившего нам войну от имени королевы Марии, а также о крупном наступлении, готовящемся во Фландрии. Эти два события, грозные, может быть, для Франции, благоприятствуют нашей любви, Габриэль, потому что усиливают влияние молодого герцога де Гиза и ослабляют влияние старого Монморанси. Король еще колебался, но я молила его. Я сказала, что Вы вернулись ко мне, что Вы человек знатный и доблестный… я Вас назвала — будь что будет!.. Король, прямо ничего не обещав, ответил, что подумает; что так как государственные интересы здесь уж не столь обязательны, то жестоко было бы с его стороны губить мое счастье; что он сможет дать Франциску де Монморанси возмещение, которым тот вполне удовлетворится. Он не обещал ничего, но сделает все. О, Вы полюбите его, Габриэль, как я его люблю, моего дорогого отца, который претворит в действительность нашу шестилетнюю мечту! Мне столько надо Вам сказать, а на бумаге слова так холодны! Слушайте, друг мой, приходите сюда сегодня в шесть вечера, во время заседания Совета. Жасента проводит Вас ко мне, и в нашем распоряжении будет целый час для беседы о лучезарном грядущем, открывающемся перед нами. К тому же я предвижу, что Вы будете участвовать во фландрской кампании. Вам придется, увы, проделать ее, чтобы исполнить свой воинский долг и заслужить меня, любящую Вас так нежно. О Боже, я ведь Вас очень люблю. К чему теперь это скрывать от Вас? Приходите же, чтобы я увидела, так ли Вы счастливы, как Ваша Диана».

— Да, да, счастлив, очень счастлив! — громко воскликнул Габриэль, прочитав письмо. — И чего же теперь недостает моему сердцу?

— Уж конечно, не присутствия вашей старой кормилицы, — раздался голос Алоизы, до этого мгновения безмолвно сидевшей в темном углу.

— Алоиза! — закричал Габриэль, бросаясь к ней в объятия. — Алоиза, ты неправа, тебя мне очень недостает! Как твое здоровье? Ты совсем не изменилась. Поцелуй меня еще раз. Я тоже не изменился, по крайней мере сердцем. Меня очень тревожило, что ты так долго медлила. Что тебя задержало?

— Проливные дожди размыли дороги, ваше сиятельство, и если бы не ваше взволнованное письмо, то мне бы вовек не собраться к вам.

— О, ты хорошо сделала, что поспешила, Алоиза, отлично сделала, оттого что счастье в одиночестве — не полное счастье! Видишь письмо, только что полученное мною? Оно от Дианы. И она мне пишет… Знаешь, что она мне пишет? Что препятствия, мешавшие нашей любви, можно будет устранить; что король уже не требует от Дианы согласия на брак с Франциском де Монморанси; наконец — что она любит меня. Она меня любит! И ты здесь, я могу поделиться с тобой своею радостью. Алоиза! Скажи теперь, не достиг ли я в самом деле вершины блаженства?

— А если все-таки, ваше сиятельство, — спросила Алоиза, все такая же грустная и сдержанная, — если все-таки вам пришлось бы отказаться от госпожи де Кастро?

— Это невозможно, Алоиза! Говорю же тебе: все затруднения исчезают сами собой.

— Преодолеть можно затруднения, исходящие от людей, — возразила Алоиза, — но не те, что исходят от Бога, ваше сиятельство. Вы не сомневаетесь, конечно, что я вас люблю и не пощадила бы своей жизни, чтобы оградить вас от малейших забот. Ну так вот, если бы я сказала вам: не дознавайтесь, почему я об этом прошу, ваше сиятельство, но откажитесь от брака с госпожой де Кастро, перестаньте встречаться с нею, во что бы то ни стало подавите любовь, ибо вас разделяет страшная тайна, открыть которую не просите меня в ваших же интересах, — если бы я с такой мольбою валялась у вас в ногах, ваше сиятельство, то что бы вы ответили мне?

— Если бы ты, Алоиза, не приводя доводов, потребовала от меня покончить с собою, я бы послушался тебя. Но любовь не подчинена моей воле, кормилица, ведь она тоже исходит от Бога.

— Господи, да он кощунствует! — воскликнула кормилица, молитвенно сложив руки. — Но ты-то видишь: он не ведает, что творит! Прости его, грешного!

— Алоиза, ты приводишь меня в смятение! Не держи меня в смертельной тревоге! Ты должна мне все рассказать… Говори же, умоляю тебя!..

— Вы этого требуете, ваше сиятельство? Вы требуете, чтоб я посвятила вас в тайну, хранить которую я поклялась Господу Богу, но которую сам Господь Бог велит мне ныне открыть вам? Так знайте же, ваше сиятельство, вы заблуждаетесь! А заблуждаться относительно чувства, внушенного вам Дианой, вы не должны!.. Ибо — уверяю вас — это не желание, не страсть, а лишь глубокая привязанность, дружеская и братская потребность покровительствовать ей, ваше сиятельство.

— Но ты ошибаешься, Алоиза, и обаятельная красота Дианы…

— Я не ошибаюсь, — поспешила перебить его Алоиза, — и вы сейчас согласитесь со мною, потому что я приведу доказательство, которое будет для вас так же бесспорно, как и для меня. Знайте же, есть предположение, что госпожа де Кастро… мужайтесь, дитя мое… что госпожа де Кастро — ваша сестра!