Нина Соротокина - Трое из навигацкой школы Страница 24

В первую же ночь Алексей заблудился. Едва не утонув в болоте, голодный, еле живой от усталости, продирался он через бурелом и неожиданно вышел на костер. Какие-то люди сидели у огня, сушили одежду, ели, разговаривали. Алексей долго стоял под лохматой елкой, глотал дым и невольные слезы. Есть ли большее счастье в жизни, чем лечь у костра, согреть больную ногу и поесть горячей похлебки? Но он так и не решился выйти к людям. Не меньше, чем драгун, он боялся разбойников — рассказы о них в навигацкой школе были весьма популярны. У разбойников известное обращение — ограбят и повесят на осине.

— Живым не дамся! — прошептал он заветные слова и побрел прочь, оступаясь больной ногой и вскрикивая от боли.

Переночевал он в узкой расщелине между поваленных, наполовину сгнивших берез. Стараясь не думать о хищном зверье, он закутался в плащ, но даже в шорохе дождя ему чудилась осторожная волчья поступь. А потом он согрелся. Запах опят и лесной прели, возня крота под трухлявым пнем успокоили его, и он уснул.

Утром, уже потеряв надежду найти какую-нибудь просеку, тропинку или след человека, он неожиданно наткнулся на группку крестьянских девушек. Шумно, как воробьи, они шныряли по кустам, обирая малину.

— Туда не ходите, — махнул рукой Алеша. — Там люди костер жгли. Разбойники…

— Какие ж они разбойники? — наперебой закричали девушки. — Это наши мужики лес валят. Мы им обед несем. А ты как сюда попала?

Девушки накормили измученную горожанку и объяснили, как выбраться из леса и выйти на Петербургский тракт. Но Алексей боялся идти по большаку и продолжал держаться менее оживленных, проселочных дорог. Через два дня его подобрала карета.

Каморка, в которую привела Алексея монашка, была мала и холодна, как собачья конура, но он несказанно обрадовался и такому пристанищу. Здесь он был в безопасности.

Есть не хотелось. Спать, спать… С трудом превозмогая желание сразу лечь спать, он снял мокрую одежду и развесил ее для просушки. Стеганые бока пропитались влагой, узлы на тесемках затвердели, и он долго возился, развязывая их, пока не догадался разрезать шпагой. Кокетливые кудряшки парика превратились в липкие, как переваренная лапша, пряди, в которых запутались еловые иголки и стерни соломы. Он даже не решился выжать этот театральный реквизит, боясь, что парик склеится.

— Куда бы мне повесить мои кудри? — сказал Алексей задумчиво. Самое сухое место в углу, там лампада горит день и ночь. Он перекрестился и повесил парик на торчащий под иконой гвоздь.

Солома на топчане была сухая. Алексей закрыл в нее больную ногу, подкопнил под бока и блаженно закрыл глаза.

Кто его спутники? Видно, плохо он играет свою роль, если дама все поняла. А как хороша! Почему-то ему казалось, что он видел ее раньше. Что-то знакомое чудилось в чертах лица, в усмешке. «В мечтах ты ее видел, — улыбнулся Алеша. — Во сне встречались. Как бы она, красота, не донесла на меня!»

Он уже совсем засыпал, когда тяжелая дверь в келью хрипло, по-стариковски скрипнула и приоткрылась, удерживаемая чьей-то осторожной рукой. Алексей сразу сел, закрылся мокрым плащом, накинул на голову капюшон и замер, испуганно уставившись на дверь. Этот кто-то медлил войти. «Ну?» — не выдержал он. В дверь проскользнула девушка, скорее девочка-подросток, в темном, под горло платье и большой, волочащейся по полу шали.

— Ты кто? — услышал Алеша чуть внятный шепот.

— Служанка приехавших вечером господ, — также шепотом ответил он, поправляя плащ.

— Ты не служанка. Ты на богомолье идешь. Тебя в дороге подобрали.

— А тебе что в этом? — Алексей схватил девушку за запястье. — Кто тебя подослал? Говори!

— Пусти, закричу! Знала бы, что ты злая, как цыганка, не пришла бы сюда.

— Чего тебе надо? — крикнул Алексей, отбрасывая ее руку.

— Я завтра с тобой пойду.

— Вот радость-то, — иронически протянул он.

— Не хочешь, чтобы с тобой шла?

— Зачем ты мне нужна-то? Ты кто, монашка?

— Нет. Я при монастыре живу.

— Ты даже не знаешь, куда я иду, — усмехнулся Алеша.

Она задумалась, по-детски выпятив губы, пальцы ее с отрешенной деловитостью быстро сплетали в косичку кисти шали.

— А куда ты идешь? — спросила она наконец.

— Это уж мое дело. Тебе куда надо?

— А это мое дело! — Девушка бросила заплетать кисти, стиснула худой кулачок и решительно потрясла им.

— Вот и хорошо. Вот и поговорили. А теперь иди. Мне спать надо.

Девушка не двинулась с места.

— Мне надо в Новгород, — прошептала она с неожиданной кротостью. — Я одна боюсь идти, я мира не знаю.

Она ссутулилась и вдруг упала на колени, вцепилась руками в волосы и стала раскачиваться перед Алешей, страстно шепча:

— Возьми с собой! Христом Богом молю… Выйду я из монастыря, только дорогу спрошу, меня назад и воротят. На кольцо, оно дорогое, фамильное. Ты не бойся, бери, только позволь идти с тобой.

«Уж не блаженная ли?» — оторопело подумал Алексей.

— Не нужно мне твоих колец. У меня свои есть. Пойдем, коли хочешь.

«Вдвоем идти легче, — размышлял он. — Вряд ли она будет обузой. Ноги длинные, в ходу, наверное, легкие. Пусть скачет…»

Получив согласие, девушка сразу успокоилась, нахмуренное лицо ее разгладилось, похорошело. Она села на пол, подперев щеку ладонью, и принялась внимательно рассматривать Алексея.

— Ну и взгляд у тебя, — смутился тот. — Твои глаза костер поджечь могут. Не пробовала?

— Черные, да? — простодушно отозвалась девушка. — Мне сестра Федора всегда говорит: «Спрячь глаза!»

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— А зовут тебя как?

— Зачем тебе мое имя? — опять насупилась девушка.

— Не хочешь — не говори.

— Софья. А ты?

— Алек… Анна, — поперхнулся Алексей, но вовремя вспомнил имя благодетельницы Анны Гавриловны.

— Аннушка, — задумчиво уточнила Софья.

«А хорошо ли это, честно ли, что я беру ее с собой, — размышлял Алеша. — Видно, совсем не у кого просить ей помощи, если кинулась она к первой встречной. Но я-то не та, за кого она мня принимает. Если б знала эта девица, что я ряженый гардемарин и государев преступник, вряд ли б она так стремилась пойти со мной».

Он не успел додумать мысль до конца, как Софья встала, подошла к божнице и, встретившись с ясными глазами Вседержителя, так стремительно грохнулась на пол, что юноша явственно услышал стук коленей о плиты пола. «Больно так молиться», — подумал он.

— Господи, решилась я! — страстно прошептала Софья. — Господи, не помощи жду! Об одном прошу — не мешай! Я сама, сама… Отврати от меня взгляд свой. Пойми и прости. Господи…