Станислав Пономарев - Быль о полях бранных Страница 24

Всколыхнулся Сарай ал-Джедид. Араб-Шах проводил расследование скоро и жестоко. Уже к вечеру стало известно, что пайцза была в руках казненных Бахар-мурзы и Асат-кятиба. Но куда она подевалась? Великий карача Аляутдин узнал от рабов бывшего писаря султана об исчезновении Талгата. А старый доносчик База-нищий за три динара рассказал, что видел во мраке, как этого раба и еще одного оборванца схватили какие-то всадники.

— Кто эти всадники? — удостоился нищий личного допроса самого начальника дивана.

База почесал затылок и неуверенно заморгал трахомными глазами.

— Десять динаров получишь еще, если вспомнишь.

— Больно уж темно было...

— Сто!..

— Я проследил их путь. Давай серебро. Пойдем, покажу дом...

Хозяев указанного доносчиком дома схватили. Под пытками те подробно описали главного из похитителей рабов.

— Урус-килича! — узнал Аляутдин. — Семен Мелик! Но зачем ему пайцза Джучи-хана?!

— А затем, что с ее помощью хитрый коназ Димитро будет сеять раздор в Дешт-и Кып-чаке, — сказал Али-ан-Насир. — Затем, чтобы переманивать на свою сторону чингисидов.

— Например, коназ Димитро может посулить пайцзу Токтамышу, — заметил мрачный Араб-Шах. — А этот ублюдок только и ждет, чтобы захватить Сарай ал-Джедид и угнездиться на троне султана.

— Что делать теперь? — растерялся великий карача.

— Надо догнать урусов, пока они не достигли своей земли! — решительно заявил Араб-Шах. — Семен Мелик при караване, наверное?

— Хорошо! — согласился султан. — Если хочешь, сам можешь встать во главе погони.

— Я догоню их! — пообещал хан.

...Пятитысячный татаро-монгольский отряд настиг изнуренных дальней дорогой бывших невольников неподалеку от границы Нижегородско-Суздальского княжества.

Ордынцы, как всегда, напали без предупреждения. Руссы приняли их в колья. Неравный бой был отчаянным и беспощадным. К вечеру все до единого русса были порублены. Но и Араб-Шах, к великому изумлению своему, не досчитался почти тысячи батыров.

Среди павших Семена Мелика не нашли. В ярости свирепый чингисид хотел ворваться в земли врага. Его едва отговорили опытные тысячники, хорошо знавшие несокрушимую мощь русских боевых дружин.

Ждать весны Араб-Шах остался здесь же, в лесах мордовских. Хозяев он не обижал, за все платил серебром. Вскоре местный правитель Пиняс, вопреки оскорбленной воле султана Али-ан-Насира, стал лучшим другом кок-ордынского хана. Искусный восточный полководец ждал раннетравья, по которому, как он полагал, сбегутся к нему многочисленные отряды свободных ордынцев: прицел был — захватить Нижегородско-Суздальское княжество и утвердиться в нем. И султан обещал ему подмогу. Да и рад был властитель Золотой Орды держать подальше от себя опасного чингисида.

Прослышав о делах Араб-Шаха у границ Руси, сами татары говорили о нем:

— Поистине бешеный волк, крови жаждущий!

Глава двенадцатая

Скорпион Мамая

Али-ан-Насир изумлялся, почему на последние события в Сарае ал-Джедиде никак не откликнулся Мамай-беклербек. Разведка донесла султану, что правителю Эски-Крыма сейчас не до него: схватились два соперника — Мамай и Идиге-хан — за обладание Железными воротами[74]. И еще одна заноза сидела в сердце Мамая — крепость генуэзских купцов Тана. Колония, вопреки договору, расположилась в устье реки Дона, рядом с татарской твердыней Азаком. Трижды пытался беклербек овладеть городом вольных купцов, но железные генуэзские пехотинцы, вооруженные крепостными пушками и арбалетами, легко отражали натиск татарской конницы, разучившейся штурмовать крепости.

Так что всевластному эмиру до поры до времени не до Сарая ал-Джедида было: ставленник его — Али-ан-Насир — покамест ведет себя тихо. А это главное. Взволновало Мамая только то, на что иные просто не обратили внимания: потомок Джучи-хана, стремительный и умелый полководец Араб-Шах-Муззафар, сел на коня и с окровавленной саблей в руке носится сейчас по его улусу.

— Ну и что? — пожали плечами советники. — Пусть себе. Мало ли на твоей земле чингисидов кормится? Войска у Араб-Шаха — горсть всего. А если он урусские княжества беспокоит, так это нам только на руку.

Мамай им не ответил, а про себя подумал: «Громкая слава полководца может подвигнуть Араб-Шах-Муззафара на захват всех улусов Дешт-и Кыпчака. Это не Али, он слушаться меня не станет...»

Через своих людей во дворце султана Мамаю были известны все подробности о старинной пайцзе Джучи-хана. К великому князю Московскому Димитрию Ивановичу посол поехал торговаться. Золотой знак могущества беклербеку был нужен позарез для утверждения, то есть освящения собственной власти. Он, простой смертный, все чаще думал, как объявить себя ханом и самому «законно» усесться на высокий трон султана Дешт-и Кыпчака. Все у Мамая было, воинов — как песку в пустыне, золота — горы, а вот Чингисовой крови не текло в нем ни капли...

— О Великий! — стоя на коленях перед Али-ан-Насиром, вещал гонец. — К тебе по воле беклербека Мамая едет Ачи-Ходжа. Он уже близко!

Властелин побледнел. Случившийся рядом с ним Батай-кади невольно вздрогнул. Ачи-Ходжу называли скорпионом Мамая! Ачи-Ходжа ездил только по очень важным делам, где требовалось решительное вмешательство. Ачи-Ходжа всегда выражал недовольство всесильного беклербека.

Султан приказал найти и позвать к нему великого карачу Аляутдина.

— Ты тоже при мне будь, — остановил правитель Батая-кади.

Однако посол Мамаев по прибытии в Сарай ал-Джедид не сразу явился во дворец, а остановился у мурзы Якуба. Холодком обдало душу Али-султана: Якуб был родственником казненного Бахара. То, что грозный старик остановился именно у этого мурзы, говорило о многом. Например, о том, что беклербек решительно не одобряет казни своего человека. Или... об этом Даже думать не хотелось: такой султан, как Али-ан-Насир, на троне Высочайшей Орды уже не устраивает Мамая. Тогда...

Али-ан-Насир срочно вызвал к себе Сагадей-нойона.

— Я назначаю тебя помощником бакаула. В отсутствие Араб-Шаха ты заменишь его, — объявил султан. — Выдвинь оба тумена за реку Итиль[75] и стереги путь к нам от Эски-Крыма. Если увидишь войско в той стороне, тогда, не ожидая моих приказаний, прогони его!

— Слушаю и повинуюсь, о Великий! — проворчал угрюмый военачальник, не ведая, стоит ли благодарить повелителя за столь стремительное возвышение.

— К Аляутдину зайди, — приказал Али.— Мухтасиб тебе другую пайцзу даст, выше, чем пайцза темника.