Александр Бушков - Авантюрист Страница 24

– Вы меня заинтриговали, – сказал Сабинин. – Если она еще и красива к тому же…

На лице Кудеяра что-то мелькнуло. Он быстрым движением достал из внутреннего кармана пиджака фотографическую карточку и подал Сабинину. Всмотревшись, тот поднял брови.

Темноволосая и темноглазая женщина на снимке казалась совсем юной, мимолетная улыбка на ее губах отнюдь не придавала незнакомке демонического вида femme fatale. [16]

– Ну что же, – сказал Сабинин, положив снимок на твердом паспарту рядом со своей чашкой. – Как выразился бы Гоголь, перед ним лежала совершеннейшая красавица… Дмитрий Петрович, можно вам задать вопрос… не из скромных?

– Я сразу и отвечу, – усмехнулся Кудеяр чуточку принужденно. – Вы правильно догадались. Когда-то нас и впрямь связывали… некие отношения. Все кончилось достаточно давно, чтобы я сейчас не испытывал каких бы то ни было… эмоций. Фотография, кстати, сделана четыре года назад, незадолго до окончательного… разрыва. Поверьте, друг мой, в моих поступках и словах нет ничего от оскорбленного мужского самолюбия… либо чего-то похожего. Просто я слишком хорошо ее знаю. Потому и призываю вас к максимальной осторожности. Не поддавайтесь и не теряйте головы. Она умеет… завоевывать. Товарищ Надя, она же Ведьма, Панночка, в настоящий момент – Амазонка… Насколько мне известно, Суменков – единственный, кто, если можно так выразиться, равнодушен к ее чарам. Чересчур уж они оба похожи, чтобы один из них поддался влиянию другого. Впрочем, эти аспекты вам вряд ли интересны… Позвольте?

Он взял фотографию и насколько мог небрежнее сунул обратно в карман. «А ведь она тебя, сокол мой, когда-то крепенько, чует мое сердце, подсекла , – подумал внимательно наблюдавший за ним Сабинин. – И голосом виляешь , и лицом поплыл … Вряд ли дело тут в жарких чувствах, наверняка чувств никаких давно уже и нет. Тут другое. Она сильнее тебя, эта валькирия, красавица с загадочной улыбкой, когда-то ты это понял, признал в глубине души – и до сих пор с этой истиной не примирился, это ж видно. Сколько браунингов по карманам ни распихай, сколько эксов и акций ни поставь, а красавица эта сильнее тебя, и точка…»

– Спасибо, что предупредили, – сказал он серьезно. – Постараюсь не оплошать. Главное, вырвусь наконец из этого вашего провонявшего «шимозой» подвала…

– Николай, только без легкомыслия… Это крайне серьезно.

– Могу вас заверить, что я настроен серьезно, – сказал Сабинин. – К тому же мне не нравится, когда меня без моего ведома включают в какие-то свои, далеко идущие расчеты. Вы – другое дело, с вами с самого начала наладилось взаимовыгодное сотрудничество… но к чему мне какие-то эсеры при всей их славе королей террора? Так что не надо во мне сомневаться… Дмитрий Петрович, а как вы смотрите, если я закажу официанту рома без кофе?

Сочтя молчание Кудеяра согласием, он подал знак проворному официанту – ром здесь и в самом деле был хорош, грех портить его аравийским напитком. Официант возник над плечом, словно тень отца Гамлета. Выслушав заказ и склонив безукоризненный пробор, со всей возможной гжечностью [17] поинтересовался:

– Панове – русские?

– Вы наблюдательны, друг мой, – кивнул Сабинин.

– Быть может, панове пожелают сразу бутылку?

– Да вы не только психолог, друг мой, вы еще и тонкий этнограф, – весело сказал Сабинин. – Увы, мы с моим спутником – несколько нетипичные русские, так что придется обойтись бокалом… правда, бокалы могут быть немаленькими и наполнены почти до краев…

Глава шестая Авантюрист и амазонка

– Остановите у подъезда и дожидайтесь меня, – сказал Сабинин. – Я буквально на минуту.

Своего, российского «ваньку» он, не чинясь, запросто ткнул бы в спину и уж ни в коем случае не «выкал», такого в России в отношении извозчиков даже записные либералы не допускают при всей их одержимости идеями равноправия. Однако здешние извозчики, вот диво для россиянина, восседали на облучках в смокингах и цилиндрах. Можете себе представить? Оторопь брала попервости, тянуло разговаривать уважительно, не сразу и вспоминалось, что и ресторанные шестерки в России в смокингах щеголяют, однако обращение с ними допускается самое вульгарное…

Дом был не из самых фешенебельных, но и в категорию бедных его зачислять не следовало – серединка на половинку, одним словом, приют мелких буржуа с претензиями…

Убедившись в отсутствии непрошеных свидетелей, Сабинин достал американскую новинку – блокнот с отрывными листочками, приложил его к стене и карандашиком в серебряной оправе написал несколько строк:

«Привет от тетушки Лотты. Жду в 11.30 в кафе «Гаффер», знаю вас в лицо. Я спрошу, как пройти к Высокому Замку, можно кружной дорогой, чтобы полюбоваться городом. Если встреча не состоится, оставлю сообщение в главной почтовой конторе, ячейка 27».

И разборчиво, особо старательно вывел подпись по-французски: «Revenant». [18] Оглядевшись, спрятал свой котелок за хлипкую пальму, произраставшую в кадке на лестничной площадке, достал из-под пиджака смятую фуражку посыльного, тщательно ее расправив, лихо нахлобучил набекрень и поднялся на третий этаж. Не колеблясь, дернул звонок.

Послышались легкие шаги, дверь распахнула молодая горничная в белейшем передничке. Поигрывая взглядом с ухватками опытного волокиты, Сабинин поинтересовался:

– Мсье Радченко?

– Барин у себя, – охотно ответила красоточка. – Что у вас?

– Велено передать. – Сабинин подал ей записку, уже вложенную в небольшой конвертик. – Прошу прощения, мадемуазель, спешу, не в силах задержаться даже ради столь очаровательного создания…

Подкрутил ус, послал ей воздушный поцелуй, быстренько развернулся на каблуках и побежал вниз, беззаботно насвистывая. На площадке проделал обратную операцию, нахлобучив котелок и спрятав фуражку под пиджак. Оказавшись на улице, одним прыжком вскочил в пролетку, воскликнул:

– К Иезуитскому парку!

Пожалуй, все было в совершеннейшем порядке. Никто не запоминает физиономий обслуги: официантов, извозчиков, посыльных и носильщиков. Даже если мсье Радченко подвергнет горничную обстоятельному допросу, ничего толкового она на поведает: да, был посыльный, молодой, симпатичный, развязный… И только. Ищите по таким приметам хоть до скончания веков…

Извозчика он отпустил неподалеку от Иезуитского парка и, еще раз рассчитав в уме время, вошел в ворота. Двинулся к заранее выбранному месту целеустремленно, однако стараясь не казаться спешащим.

У балюстрады он оказался в пятнадцать минут первого – да, правильно рассчитал… И пункт для наблюдения выбрал идеальный: от балюстрады покато спускался зеленый склон холма, а там, внизу, на расстоянии броска камня, возле белой вычурной беседки (где по причине буднего дня не было оркестрантов), и располагалось летнее кафе «Гаффер», дюжины две столиков, из коих не занято и половины. Что гораздо важнее, и подступы к кафе идеально просматриваются во всех направлениях.