Георг Борн - Бледная графиня Страница 24

– Но вы, помнится, рассказывали, что шляпа с вуалью и платок, а также брошь нашлись?

– По всей вероятности, он не успел подобрать их, в противном случае следствие не располагало бы никакими уликами, и молодая графиня исчезла бы бесследно.

– Но что могло побудить лесничего к такому злодеянию?

– Это и для меня пока еще тайна.

– Следовало бы хорошенько разузнать, не был ли он подкуплен и не совершил ли преступление за деньги?

– Подкуплен? – удивленно переспросил Бруно. – Что вы хотите этим сказать, господин доктор?

– Я имею в виду только то, что сказал. Мало ли причин может толкнуть человека на преступление?

– Вспомните тот разговор, который удалось подслушать пастуху.

– Несомненно, это очень важное обстоятельство, – согласился доктор Гаген.

Человек этот говорил с легким акцентом, выдающим в нем иностранца, но слова произносил очень правильно – местные жители так не говорят.

Доктор Гаген поселился в городе совсем недавно и пока еще имел весьма ограниченную практику. По всей видимости, он собирался стать так называемым «врачом для бедных», так как пациентами его постоянно оказывался неимущий люд.

– Вот еще что, – продолжал доктор Гаген. – Вы, я слышал, знакомы с владелицей замка?

– Не только знаком, но и прихожусь дальним родственником графскому Варбургскому дому.

– Вот как? Это со стороны нынешней графини?

– Нет, господин доктор, я был в родстве с покойной графиней.

– Значит, не с фрейлейн Камиллой фон Франкен… – как бы про себя заметил вполголоса Гаген. – Потому-то вы и в трауре. Теперь я понимаю. А скажите, – произнес он после некоторого молчания, – графиня Варбург сама управляет своим имением?

– Нет, у нее есть управляющий, который занимал эту должность еще при жизни графа.

– И вы знаете имя управляющего?

– Да, его зовут фон Митнахт.

Непроницаемое, бесстрастное лицо доктора передернула легкая судорога.

– Так-так. Значит, фон Митнахт, – повторил он. – Странное имя, необычное. Его трудно забыть… Покойный граф Варбург был, конечно, очень богат?

– Пожалуй что так, – согласился Бруно. – Он завещал теперешней графине замок и все имение, а дочери – миллион.

– Вот как! Целый миллион? – Гаген покачал головой. – Весьма порядочная сумма.

– Вы только что назвали девичью фамилию графини, господин доктор. Вы знали ее раньше?

– Странный случай! – усмехнулся Гаген. – Только недавно, перед самым моим переездом сюда, в город, я совершенно случайно узнал это имя. Мне в руки попала старая газета, и я прочел там объявление о бракосочетании графа Варбурга с фрейлейн Камиллой фон Франкен.

– Газете этой, должно быть, верных два года. Именно тогда состоялась свадьба покойного графа, – сказал Бруно.

– Потому-то я и назвал это случайностью.

– И вы так хорошо запомнили имя?

– Да, представьте себе, – все с той же усмешкой отвечал Гаген. – Наверное, потому, что я собираюсь поселиться здесь. Кроме того, я обладаю в некотором роде замечательной памятью.

Вскоре после этого разговора оба путника расстались: карета подъехала к развилке дорог. Одна из них вела к замку, другая спускалась вниз, в деревню. Доктору пришлось выйти из экипажа и дальше идти пешком. Он еще раз любезно поблагодарил Бруно за то, что тот подвез его. Асессор дружески пожал протянутую ему руку – новый врач-иностранец очень понравился ему. Карета, покачиваясь из стороны в сторону, двинулась дальше, и Бруно молча продолжил свой путь.

Через полчаса карета остановилась у домика лесничего. Бруно, в сопровождении обоих полицейских, вошел в дом. Карета же двинулась к конюшням – дожидаться там асессора, которому предстояло сегодня же вернуться в город.

Едва Бруно успел войти в комнатку наверху, где он выслушивал показания свидетелей, как в дверь тихо и торопливо постучали, и на пороге показалась старушка, вся в слезах.

– Вы хотите увезти его?! О, Боже! – рыдала старушка. – Неужели его арестуют? Мне не пережить такого горя! Проявите сострадание хотя бы к бедной старой матери.

– Успокойтесь, пожалуйста, и выслушайте меня, – обратился растроганный Бруно к вдове лесника, которая в отчаянии заламывала руки. – Бедная женщина, я глубоко сочувствую вашему горю. Вижу, как вы страдаете, и могу себе представить, что происходит в вашем материнском сердце. Относительно вашего сына ничего еще не решено. Приказано только арестовать его, чтобы верней провести следствие.

– Раз уж он арестован, вы его не выпустите, это конец! – рыдала старушка, а появившаяся в дверях София бросилась перед Бруно на колени, умоляюще протягивая к нему руки.

Бруно был глубоко потрясен этой сценой, но ничто не могло помешать ему выполнить свой служебный долг.

– Встаньте, прошу вас, – ласково обратился он к Софии и подал ей руку, чтобы помочь подняться. – Если брат ваш окажется невиновен, я первый вступлюсь за него. А пока что на нем и только на нем лежит подозрение в совершении этого злодейского убийства.

– О чем вы говорите? – рыдала старая женщина. – Как он мог убить молодую графиню, когда он так сильно любил ее. Да, любил, я это знаю, и в этом его несчастье.

Бруно удивленно посмотрел на мать Губерта.

– Что вы сказали? – спросил он. – Ваш сын любил молодую графиню?

– Теперь незачем скрывать, – продолжала старушка, всхлипывая. – Мы с Софией убедились, что он любил ее.

Бруно опешил: показания Губерта приобретали теперь совсем иной смысл.

– Почему вы так думаете? – строго спросил он.

Вдова старого лесничего подала ему фотографическую карточку, которую принесла с собой и все это время держала в руках.

Бруно взял карточку. Это был портрет Лили. Но как попал он к Губерту?

– Мы нашли портрет внизу, в комнате сына, – пояснила старушка, немного успокаиваясь. – Он так любил ее, что в ту ночь, когда погибла молодая графиня, сам хотел лишить себя жизни. Хорошо, что я подоспела вовремя и успела вырвать у него пистолет. Пуля ударила в зеркало… Теперь вы все знаете.

Этот новый оборот дела произвел действие, совершенно противоположное тому, на которое рассчитывала старушка. Материнское сердце надеялось, что любовь Губерта к Лили послужит доказательством его невиновности. Бруно же думал совсем наоборот. Теперь он находил еще более вероятным, что именно Губерт был убийцей – признание старушки лишний раз подтверждало это: убийство на почве ревности.

Итак, Губерт любил Лили. Он знал о свидании. Наверняка подслушал их разговор и подкараулил девушку, когда она возвращалась домой. Странные слова, которые слышал пастух Гильдебранд, становились теперь вполне понятными. Так, значит, ревность побудила Губерта к отчаянному, ужасному поступку. Совершив его, он едва ли не в беспамятстве слонялся по окрестностям, пока наконец не оказался у себя дома, где, мучимый раскаянием, и совершил попытку самоубийства.