Ефим Курганов - Шпион его величества Страница 25

На Александра Павловича эта история произвела необыкновенно сильное впечатление. Мальчишка вызвал у него прямое восхищение, но мысль, что заговорщики могут использовать в своих гнусных целях человека, который является канцлером, председателем Государственного совета, императора не только смутила, но и встревожила. Но к концу нашей встречи он залился самым что ни на есть задушевным смехом и сказал мне следующее:

– Представляю, как озлится Балашов, когда узнает о твоих колоссальных успехах, ведь ты открыл самый настоящий заговор.

Кстати, я обедал с полицмейстером Вейсом в трактире у Кришкевича. Вейс, между прочим, рассказал мне, что люди Балашова следят за моим домом. Еще он говорил мне, что есть известие из Ковно от майора Бистрома – там обстановка все накаляется: туда прибывают все новые и новые переодетые французские офицеры, отчего местное население в полном восторге, недовольство выражают одни жиды – самые горячие русские патриоты в здешнем крае. Но больше я уже к Бистрому никого на помощь не пошлю, самому люди позарез нужны.

К семи часам вечера явился сын аптекаря. Он сообщил мне потрясающую новость, которая чрезвычайно меня обрадовала. Собственно, о такой новости можно было только мечтать.

Французский резидент в Варшаве барон Биньон (под его началом находится вся разведывательная служба Бонапарте в герцогстве) дал сыну аптекаря распоряжение временно покинуть графа де Шуазеля и пойти в услужение к месье Вуатену. Об этом можно было только мечтать – мальчишка попадет в дом к самому Николаю Петровичу Румянцеву, графу и канцлеру.

Даже в самых смелых мечтах своих я так далеко никогда не заносился. Это удача совершенно немыслимая, даже фантастическая. Трудно даже поверить, что такое могло произойти.

Сын аптекаря не просто умница, но еще и на редкость удачлив, а с ним и я, и вся военная полиция при военном министре графе Барклае-де-Толли.

Мальчишка сообщил в своей записке, что переселяется завтра утром и потом сразу же постарается написать мне.

Молодчина Биньон, он нам сильно помог! Можно сказать, что и он работает на российского императора, и хорошо работает. Хо-хо! Может его наградить? Владимира 3-й степени он точно уже заслужил.

Я вот смеюсь, а вот вечер на самом деле проходит весьма тревожно: я все время думаю о месье Вуатене и доме Румянцева, о том, что мы завтра узнаем.

Еще не было одиннадцати часов утра, а уже мне принесли записку от сына аптекаря. Она была совсем коротенькая.

Мальчик писал, что уже устроился на новом месте, что его поместили в комнатке, примыкающей к апартаментам месье Вуатена, что хозяин дома самолично заходил познакомиться с ним и оказался человеком любезным, любознательным и многосторонне образованным, что они даже разговаривали на древнееврейском.

Месье Вуатен тоже мальчику понравился, хотя граф своей изысканной галантностью ему гораздо более напоминал француза. Вот и все содержание записки. Но он еще напишет мне, может быть, даже еще сегодня. Я уже жду со всем своим гасконским нетерпением новых известий от него.

Полковник Розен рассказал, что видел около Замковых ворот графа Тышкевича, беседующим с весьма щеголевато одетым молодым человеком, приятные манеры которого не могли скрыть несомненной офицерской выправки.

Полковник навел справки и выяснил, что граф беседовал с шевалье де Местром, на днях прибывшим в Вильну.

Я поручил Розену выяснить круг здешних знакомств шевалье. Весьма вероятно, что он прикомандирован бароном Биньоном к кружку графа де Шуазеля и его приятелей.

После полудня приходил ко мне полицмейстер Вейс. Я приказал ему отрядить караульных и отогнать от моего дома всех соглядатаев, поставленных министром Балашовым, что и было сделано в течение какого-нибудь получаса.

Берлинский обер-полицмейстер Грунер уведомил Вейса, что принц Мюрат со своей армией как будто уже выступает из Гамбурга – ей дан приказ двигаться в польском направлении. Сам же Бонапарт продолжает как ни в чем не бывало веселиться в Берлине.

Узнав от Вейса обо этом, я тут же известил о происшедшем Барклая-де-Толли, а тот мигом побежал докладывать государю. Спешка того стоила, новости были крайне важные.

Вернувшись, Барклай передал мне, что император Александр Павлович велел сердечно благодарить и меня, и Вейса, и прибавил, что ждет меня к себе к семи часам вечера.

Я уже собирался ехать к государю, когда принесли записку от сына аптекаря. Она совершенно ошеломила меня и привела в состояние крайней неуравновешенности и даже испуга.

Мальчик написал мне, что граф Николай Петрович Румянцев состоит в личной переписке с Бонапартом.

Сегодня во втором часу дня канцлер самолично запечатал свое послание к императору Франции, вызвал месье Вуатена и велел ему отнести письмо к графу де Шуазелю, дабы тот переслал его в Варшаву к французскому резиденту барону Биньону, а тот уже – в Берлин, к самому Бонапарту. Вуатен же, выйдя из графского кабинета, зашел в комнатку, отведенную сыну аптекаря, и сказал ему, чтобы тот сам отнес письмо канцлера Румянцева.

Так все и вышло наружу.

Новость, однако, поистине страшная.

Накануне возможной войны канцлер Российской империи находится в тайной переписке с главным врагом России, это не шутка.

Конечно, неизвестно, какого рода эта переписка, но в любом случае она тайная, а это уже о многом говорит. Тут вполне может быть самый настоящий заговор.

Месье Вуатен же – мелкая сошка, связной между графом Румянцевым и Бонапарте, и не более того.

С мыслью о большом, разветвленном заговоре и об участии в нем канцлера было страшно трудно свыкнуться. Да и времени не было – я спешил к государю: схватил записку и бросился опрометью к Виленскому замку.

Пробежав записку, государь немного растерянно огляделся вокруг. Такого все-таки он, видимо, никак не ожидал.

После нескольких минут тягостнейшей, явно затянувшейся паузы Александр Павлович сказал мне:

– Санглен, но мы ничего не можем сделать. Я не могу приказать ни арестовать канцлера, ни произвести у него обыск, но мальчик твой (поблагодари его от моего имени как следует), как ты выражаешься, пускай продолжает наблюдать. Ничто не должно от него укрыться. И все, без исключения, его записки показывай мне. Не откладывая. Сразу же неси.

Возвращаясь к себе, я вдруг совершенно крамольно подумал о том, что, может быть, группу виленских бонапартистов возглавляет совсем не граф де Шуазель, а канцлер Николай Петрович Румянцев. Мысль крамольная, дикая, но, увы, не беспочвенная.

Дома меня дожидался полковник Розен, как всегда, неутомимый и исполнительный.