Мишель Зевако - Заговорщица Страница 25

— А мы здесь, у вас в обители, устроимся… Не бойтесь, сестра Марьянж, за оказанное нам гостеприимство вам воздастся сторицей. Мы будем ухаживать за вашим огородом, да и за еретичками присмотрим, а к вам будем относиться со всем почтением…

При этом Кроасс бросил на Филомену страстный взгляд. Впрочем, ее убеждать было не надо; бедняжка трепетала, ибо сердце ее навечно завоевал гигант-певчий с прекрасным голосом. Сестра Марьянж, пораскинув мозгами, пришла к выводу, что две пары рабочих рук монастырю не помешают… к тому же приятели наверняка не позволят сбежать этим богомерзким язычницам.

— Договорились! — решительно заявила она.

— Так вы согласны дать нам приют?

— Будем рады!

— И накормите?

— Конечно!

Пикуик с восторгом взглянул на Кроасса: ведь именно ему пришла в голову такая замечательная идея. Филомена и Кроасс были на верху блаженства. Монахиня сияла при мысли, что любимый будет рядом, а Кроасс ликовал, грезя о ежедневных обедах.

— Пойдемте! — приказала Марьянж двум друзьям.

Они подошли к сараю, примыкавшему к стене возле самого пролома. Монахиня распахнула дверь.

— Вот здесь вы будете жить, — объяснила Марьянж. — Как стемнеет, мы с сестрой Филоменой принесем из монастырских конюшен свежего сена, так что спать вам будет мягко… Остальным монахиням на глаза не попадайтесь, да приглядывайте за домом и двумя еретичками.

— Простите, сестра, — осторожно прервал ее Пикуик. — Постель вы нам обещали, и это прекрасно, а как насчет еды? Вопрос, знаете ли, не из последних…

— Есть будете то, что удастся достать мне и сестре Филомене. Придется довольствоваться монастырской пищей. Еды у нас, слава Христу, хватает, иначе мы все давно бы умерли с голоду… Вон там, в уголочке, есть курятник, без свежих яиц не сидим…

— Прекрасно! — воскликнул Кроасс. — Омлет как раз — мое любимое блюдо!

— А по воскресеньям можно и курочку зарезать, — добавила Марьянж.

— Чудесно!

— Овощи выращиваем сами, суп у нас каждый день. А иногда и говядины в суп добавляем.

Кроасс прямо рыдал от счастья.

— А вино? — спросил Пикуик, отличавшийся весьма утонченным вкусом.

— Мы пьем лишь воду, — скромно опустив глаза, ответила Филомена.

— Вино есть только в погребе у матушки настоятельницы, — добавила сестра Марьянж.

Оба приятеля обреченно вздохнули. Но сестра Филомена все тем же скромным тоном поспешила добавить:

— Знаете, сестра Марьянж, я иногда захожу в погреб матери настоятельницы… Думаю, раз в два дня можно будет прихватить бутылочку… не для нас, конечно, я монастырский устав знаю, а для этих вот достойных, учтивых кавалеров…

— И последний вопрос, — заключил Пикуик, — когда тут у вас обедают?

— В полдень. В двенадцать у нас обед и отдых.

— А сейчас вроде как раз полдень, — ничтоже сумнящеся заявил Пикуик.

— Да что вы, сударь, только-только восемь пробило…

— Надо же!.. А мне показалось…

— Может, господа проголодались? — робко предположила Филомена.

— Мы, конечно, поели, и даже неплохо поели в кабачке у Монмартрских ворот. Но мы так рано встали, да и прошли немало, вот аппетит и разыгрался.

— Сестра Марьянж, — сказала Филомена, — я, пожалуй, пойду наберу несколько яиц, изжарю их и принесу. И у нас еще оставалась дичь, что подарил нам вчера святой отец, собиравший пожертвования…

Не дожидаясь ответа своей спутницы, сестра Филомена бросилась к курятнику. Вернулась она через четверть часа с яичницей, жареным мясом да еще и с пшеничным хлебом.

— А вино можно будет достать только когда стемнеет, — покраснев, проговорила Филомена.

Затем монахини расстались с нашими певчими; сестер ждали дела, главным из которых было охранять двух еретичек. Пикуик и Кроасс расположились за обеденным столом, то есть — устроились верхом на толстом бревне, там же разложив принесенные Филоменой яства.

— Все, как я и говорил! — произнес Кроасс, яростно набрасываясь на пищу.

— Кроасс, ну и ловок же ты! Вот уж никогда бы не подумал!

— Конечно, я человек смышленый и ловкий… правда, раньше я об этом как-то не догадывался, зато теперь знаю наверняка. Ты еще и не то увидишь!

— Если мы будем себя вести с умом, — заметил Пикуик, — то можем разбогатеть.

— Каким же образом? Мне денежки тоже не помешают… — заинтересовался Кроасс.

— Ты же видел: здесь, вон в том доме, держат пленницей певицу Виолетту…

— Ну да… она опять в плену, а ведь я ее освободил.

— Ты?! — изумился Пикуик.

— Конечно! — с благородной простотой заявил Кроасс. — Разве я тебе не рассказывал?.. А какой натиск мне при этом пришлось выдержать!

— Ну хорошо. Как бы там ни было; но Виолетта снова в заключении. Если господин де Пардальян и господин герцог Ангулемский выберутся из Бастилии (а они еще и не на то способны), они нас непременно отблагодарят, потому что мы вернем им цыганочку.

— Так-то оно так, — задумчиво протянул Кроасс. — А если они не выберутся?

— Тогда изменим план. Надо расспросить Виолетту. Уверен, она из благородной семьи. Может, ее ищут родители? В этой девчонке — наше будущее богатство… Как бы нам исхитриться и захватить ее?

Кроасс гордо посмотрел на приятеля:

— Нет ничего проще, я могу пойти и привести красотку сюда.

Пикуик отрицательно покачал головой.

— Нет, ты лучше не лезь. Я буду действовать сам, а ты поможешь, когда придет время… А пока отдыхай, нагуливай жирок, уж очень ты тощий… Райское житье у нас тут будет.

— И то верно, житье воистину райское. А уж дичь сестры Филомены куда лучше, чем желуди из дубравы Монмартра или пинки и зуботычины Бельгодера.

Глава VII

МАРИЯ ДЕ МОНПАНСЬЕ

Вернувшись в Париж, Жак Клеман направился прямо в свой монастырь, располагавшийся в конце улицы Сен-Жак. Ему и в голову не пришло задерживаться где-нибудь. Монаху не терпелось запереться у себя в келье и там, в одиночестве, обдумать то, что случилось. Но сначала Жак Клеман должен был предстать перед настоятелем монастыря отцом Бургинем. Это, впрочем, ничуть не тревожило монаха. Настоятель всегда был к нему расположен, и Жак Клеман пользовался такой свободой, о которой другие монахи и мечтать не могли.

За день он преодолел двадцать лье, что отделяют Шартр от Парижа, и в семь вечера оказался у монастырских ворот. Его лошадь, та самая, что досталась ему от людей, явившихся убить несостоявшегося убийцу Генриха III, была вся в мыле.

— Пожалуйста, позаботьтесь об этом благородном животном, — сказал Жак Клеман привратнику. — Отведите его в конюшню; отец настоятель наверняка обрадуется такому подарку: в святую обитель попало то, что прежде принадлежало филистимлянам [4].