Рафаэль Сабатини - Суд герцога Страница 25

Они нашли уже похолодевшее тело.

— Что произошло? — спросил Ферранте часового.

— В полночь он выпил немного вина, — ответил солдат, — и сразу же умер.

Брови Ферранте взметнулись вверх. Удивились и офицеры. Сицилиец подошел к столу, заглянул в чашу. Наполовину пуста. Раздумчиво улыбнулся. Он, разумеется, не ожидал такого конца, но получилось-таки забавно. Гуанча умер от ужаса. По существу, причиной смерти стало его разыгравшееся воображение.

Ферранте постоял, разглядывая мертвого прелата, затем облек свои мысли в слова.

— Просто удивительно, до чего может довести человека страх. Берегитесь страха, друзья мои, это наш худший враг. Перед вами его очередная жертва. Он думал, что пьет яд, и вот он лежит, отравленный. Отравленный лишь собственным воображением, ибо выпил он обычное вино.

— Невозможно! — воскликнул Таддео.

— Что-то здесь не так, — добавил Рамирес.

Ферранте посмотрел на них и хмыкнул.

— Это вам урок. Вы видите не более того, что вам показывают, а нужно смотреть глубже. Это вино, — он поднял чашу, — не содержит ни грана яда. И я вам это докажу, — Ферранте поднес чашу к губам и осушил до дна.

А в следующее мгновение с силой отбросил ее от себя, закрыл лицо руками, постоял, покачиваясь, и бездыханным рухнул на мозаичный пол, рядом с креслом кардинала-графа. Мертвый.

Объяснение тому они нашли в правой руке мессера Гуанчи. Она сжимала флакон, от которого шел резкий запах дикого миндаля. После чего все встало на свои места. Бывший правитель Реджио понял, что смерть неминуема, то ли от отравленного вина, которое он должен выпить, то ли от голода и жажды, в случае если он не прикоснется к вину. И решил избрать первый путь. Но, вспомнив долгую агонию племянника, уготовил себе более легкую смерть, добавив яда из флакона, который все еще оставался при нем.

Вот так мессера Ферранте да Исола убила собственная шутка.

Глава 4. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ДЖИЗМОНДИ

Бенвенуто Джизмонди, вор и убийца, на украденной лошади медленно ехал на север по древней дороге Эмилия. Укутавший землю снег блестел под яркими лучами солнца. Дорога, уже потерявшая девственную белизну, стрелой уходила вдаль. В четырех милях впереди в легкой дымке виднелись остроконечные крыши Форлимпополи.

Туда и держал путь Джизмонди, кляня холод и голодное урчание желудка, по очереди поднося руки ко рту, чтобы хоть немного отогреть заледеневшие пальцы. Одежда его, когда-то сшитая из добротного материала, изрядно пообносилась, тут и там виднелись штопки. Сапоги просили каши, а сквозь истершиеся ножны проглядывала сталь меча. Голову прикрывал старый морион, помятый и местами покрытый ржавчиной. Джизмонди хотелось, чтобы незнакомцы принимали его за солдата. Из-под мориона торчали длинные космы нечесаных черных волос. Половину изрытого оспой лица скрывала черная же борода. Короче, внешне Джизмонди более всего напоминал не солдата, но бандита, какими пугают малых детей.

Настроение его было хуже некуда. Нынче, с приходом к власти в Романье Чезаре Борджа, покушение на чужую собственность расценивалось как серьезное правонарушение, и таким, как Бенвенуто Джизмонди, стало куда труднее зарабатывать на жизнь. Ибо в преступлениях Джизмонди не было ничего героического. Он не относился к отважным грабителям, с мечом в руке останавливающим путешественника вдали от населенных мест и предлагающим выбор между кошельком и жизнью. Ему не хотелось подвергать себя риску, связанному с таким способом добывания денег. Нет, он грабил и воровал только в городской черте. Притаившись в темной нише, он терпеливо поджидал одинокого прохожего, чтобы вонзить ему в спину нож, а уж потом поживиться содержимым его карманов. Но Чезаре Борджа положил конец ночному разбою в городах, находящихся под его властью.

Потому-то и пришлось мессеру Бенвенуто отправляться в дальнее путешествие. Обосноваться он хотел в Болонье, а может, и еще дальше, в Милане, во всяком случае, там, где вор может спокойно заниматься своим делом, не ощущая слишком уж пристального внимания стражей порядка. Из Романьи он уезжал с неохотой. Во-первых, здесь он родился и почитал жителей остальной Италии варварами. Во-вторых, в Чезене осталась Джанноцца, с озорными глазками, большой грудью и пышными бедрами, царица таверны «Полумесяц». От одной мысли о ней и ее теплой постели у Бенвенуто заныло сердце. И не оставалось ему ничего другого, как крыть всеми известными ему ругательствами незаконнорожденного сына папы, из-за которого и свалились на него все эти несчастья.

Вдалеке, на белоснежной равнине, появилась черная точка, постепенно увеличивающаяся в размерах: кто-то скакал навстречу. Но Бенвенуто не замечал его, занятый своими грустными мыслями. Особенно волновало его урчание в животе. Далее Форлимпополи ехать на голодный желудок он не мог. Всему есть пределы. Но как раздобыть еду? Он мог продать лошадь. Но без лошади не добраться ни до Болоньи, ни до еще более далекого Милана. Да и сможет ли он продать эту клячу? Начнутся вопросы, в этом сомнений нет, в этой стране обожают их задавать, а если ответы не удовлетворят спрашивающих, его скорее всего повесят. Благо, виселиц в округе хватает с лихвой.

Так он и ехал, мрачнее тучи, а расстояние до другого всадника все сокращалось и сокращалось. И Бенвенуто таки обратил на него внимание. И подумал, а не выхватить ли ему меч и не потребовать громовым голосом кошелек. Он дрожал от холода, желтые его зубы выбивали дробь. Так и не придя к какому-то решению, он тем не менее вытащил меч из ножен и прикрыл полой плаща.

По мере того как второй всадник подъезжал все ближе, Бенвенуто отмечал стать его коня и выглядывающую из бархатного, отороченного мехом плаща кольчугу, надежно предохраняющую от удара кинжалом, но не меча. При ближайшем рассмотрении оказалось, что приближается к нему юноша благородного вида, с золотой цепью на груди, с драгоценной пряжкой, которой крепился к шапочке черный плюмаж. И Бенвенуто пришел к выводу, что такого можно и ограбить.

Теперь он пристально наблюдал за незнакомцем и выехал уже на середину дороги, чтобы при встрече их разделяло минимальное расстояние. Молодой человек лишь мельком глянул на Бенвенуто, о чем-то глубоко задумавшись. Наш же грабитель задрожал еще сильнее, мужество было оставило его, но в последний момент, когда они уже разминулись, он привстал на стременах, взмахнул мечом и изо всей силы ударил не ожидавшего нападения юношу по голове.

Если тот и успел заметить движение меча, уклониться от удара ему не удалось. Юноша качнулся, потом упал лицом вниз. Испугавшаяся лошадь рванула в галоп и еще с дюжину метров тащила всадника за собой, прежде чем его ноги не выскользнули из стремян. Он остался лежать на снегу, а лошадь унеслась прочь.