Иван Дроздов - Баронесса Настя Страница 25

Пряхин тихо сполз с сеновала, вышел на улицу с другой стороны и долго осматривался. Безлунная ночь плотно пеленала дома, деревья, постройки, за дальней околицей, на пруду, кричали лягушки. По улице шли два человека, видимо, разводящий с караульным. Он сел на завалинку своего дома. Тьма постепенно начинала редеть, дома и деревья явственно проступали в темноте. Начинался рассвет.

События разворачивались стремительно. Из штаба армии в полк прибыл офицер разведки и торопил Абросимову отправиться во вражеский тыл. Командир полка выделял ей в помощь любое количество солдат, но никто из них не знал немецкий язык. Абросимова протестовала: нужен шофёр со знанием языка. И тогда из штаба полка во все батареи поступил запрос: кто владеет немецким языком? Пряхин сказал комбату:

— Я знаю немецкий.

— Откуда? — удивился капитан Бородин.

— И довольно хорошо. Я несколько лет жил в семье немцев Поволжья.

Пряхина послали в полк. В штабе он увидел офицера разведки, сержанта Абросимову и низкорослого капитана с мелкими кудряшками волос на забинтованной голове, с глазами недобрыми, всё время куда–то уплывавшими.

Капитан где–то ушиб голову. Он въедливо и настороженно разглядывал Пряхина. Треснувшим голосом задавал вопросы:

— По–ихнему смекаешь?

— Рад с вами побеседовать, — ответил Пряхин по–немецки.

— Водить машину умеешь?

— Да, конечно, — продолжал Пряхин.

— У вас отличный выговор, — вступила в беседу сержант, — вы сойдёте за немецкого офицера. С вами я поеду, — и, пожалуй, вдвоём. Провожатых не надо.

Капитан не сводил с него ошалелых тёмных глаз. По–русски спросил:

— Вы живёте у тёти Поли?

— Да, верно. Мою хозяйку зовут тётей Полей.

— И постель устроили себе на сеновале? — продолжат капитан.

— Да, на сеновале.

— И слышали наш разговор с сержантом Абросимовой?

— Ночью я имею обыкновение спать, а в том, что вы облюбовали для беседы место у сарая тёти Поли, моей вины нет.

— Да, да… А теперь расскажите, откуда вы так хорошо знаете немецкий.

На словах «так хорошо» капитан сделал акцент, и это не понравилось Пряхину. «Плохо тебя стукнул кто–то», — подумал он в сердцах, предчувствуя неприятности от знакомства с этим субъектом.

— Извините, — заговорил Пряхин, и нотки недовольства зазвучали в его голосе, — но кто вы такой? С кем я имею дело?

— Я — начальник особого отдела полка капитан Мишин — Винт, — жёстко отчеканил капитан.

«Особист!» — с явной враждебностью подумал Пряхин.

Он не знал полкового прозвища капитана «Миша Винт». Зато много слышал о злокознях особистов. Большую власть имели они над людьми в военное время. Боялись их солдаты и офицеры, обходили стороной. Если уж они к кому прицепятся, — быть тому в штрафной роте. Доносов их наверху никто не проверял, какую напраслину ни взвалят, всему верили, — «органы никогда не ошибаются».

— Вы, Пряхин, пока выйдите, а мы тут посоветуемся, — сверкнув чёрными глазами, сказал капитан.

Пряхин слышал, как тревожно и гулко бьётся его сердце. Перспектива отправиться с Настей в тыл к немцам его не радовала. И не страх тревожил, а то, что он попадал под начало этого чёртова особиста.

Но вот Пряхина позвали. Капитан, глядя куда–то вниз, на ремень собеседника, проговорил:

— Отправляйтесь на батарею, ждите нашего решения.

Возвращались на мотоцикле.

— Держитесь за меня крепче, — сказал Пряхин Насте. — Прокатимся с ветерком!

Армейская разведка доносила: крупные соединения танков сосредоточиваются в районе Курска и Белгорода.

Командир батареи объявил огневому взводу боевую готовность номер один.

Спали в землянках и в окопах возле орудий. На рассвете артиллеристов поднял сигнал боевой тревоги. Дальномерщик показывал рукой на черневший вдали пригорок:

— Танки, товарищ старший лейтенант!

— Какие танки? Может, наши?

— Кресты на боках. Немцы!

Пряхин прильнул к дальномеру — прибору, в котором четыре пуда оптики. Явственно увидел кресты на боках танков. Они выползли на пригорок, остановились и, чудилось, как тараканы, шевелили усами. Их было три.

— Сколько до них? — спросил командир, хотя дальномер был под руками и ему стоило взглянуть на шкалу.

— Три тысячи пятьсот метров! — доложил ефрейтор, командир расчёта.

Наступила минута, мучительная для Пряхина: он решительно не знал, что ему нужно делать. Ударить по танкам — спугнуть их. Правда, они и сейчас могут в любой момент развернуться и — восвояси. Может быть, повременить пока…

Касьянов стоял рядом.

— Ну! — не поворачиваясь к нему, выдавил командир.

— Будем ждать. Бить — так уж наверняка.

— Опустить стволы! Не двигаться! — скомандовал Пряхин.

Прильнули к прицелам наводчики Титаренко и Абросимова замерли у окуляров наводчики других орудий.

Танки, между тем, понюхали–понюхали, двинулись дальше, прямо на батарею. «Вот она маскировка!» — с радостью подумал Пряхин, вспомнив, как ещё вчера требовал зарыться глубже и брустверы обложить дерном, — так, чтобы и с близкого расстояния не разглядеть батарею.

— Команду подайте, — тихо проговорил Касьянов.

— Какую команду? Ах, да…

Танки изменили направление и шли как бы стороной. Однако же приближались, подставляя бока под пушки. Касьянов, верно оценив ситуацию, сам скомандовал:

— Первому и второму орудию — по головному! Третьему — по среднему! Четвёртому — по заднему…

«Вот меланхолик! — ругнул себя Пряхин, — не смог вовремя…»

И немедленно подключился:

— Приготовиться!..

И когда дальномерщик доложил: «До головного восемьсот метров…», Пряхин скомандовал:

— Бронебойными, темп две секунды, — огонь!

Рявкнула батарея, и тотчас же вслед за первым залпом сотрясли воздух второй, третий, четвёртый, пятый…

И почти одновременно все орудия прекратили стрельбу. Пряхин не мог понять почему. Он же не давал команды…

Смотрел в бинокль и ничего не видел. Над батареей повисло облако дыма, оно уплывало вперёд и закрывало танки. Их не было видно.

Подошёл к Титаренко.

— Ну что? — спросил тихо.

— Танки горят, товарищ старший лейтенант. Наш загорелся первый.

Настя смотрела вперёд на облако и делала вид, что командира не замечает.

Пряхин на мотоцикле с двумя солдатами поехал к танкам. Один из них горел, два других, накренившись на бок, замерли. Владимир издали осмотрел их в бинокль. Признаков жизни никаких.

Солдат спрыгнул с коляски.

— Разрешите, разведаю?

— Идите, но будьте осторожны.