Виталий Гладкий - Вайделот Страница 25

Скуманд не горел желанием стать вайделотом, которому противны мирские соблазны. По мере взросления его начало с непреодолимой силой тянуть к девушкам, и только врожденная стеснительность и уроки Павилы, вырабатывавшие хладнокровие и рассудительность в любых обстоятельствах, сдерживали юношу от греховных поступков. Он завидовал своим сверстникам, вольным, как ветер, и кусал губы до крови, издали наблюдая за хороводами у костра на выгоне и слыша веселые песни молодых дайнавов, девичий смех и визг, когда парни обращались с ними чересчур вольно.

– Но прежде ты должен пройти еще одно испытание – пожалуй, главное, – продолжал Павила. – Нужно знать, примет ли тебя Священный лес ятвягов – Лес Тридцати Холмов.

– Это как? – оживился Скуманд.

– Узнаешь на месте, – отрезал вайделот. – Собирайся в дорогу…

Скуманд был наслышан про этот таинственный лес. Будто бы в старые времена на холмы поднимались жрецы – по одному на каждую возвышенность, которые были разбросаны по лесу на большой площади, – и управляли погодой. В Священном лесу всегда стояла хорошая погода. Если совсем неподалеку шел дождь или снег, над Лесом Тридцати Холмов светило солнце. Когда Павиле требовались растения, обладающие наибольшей целительной силой, он собирал их именно в Священном лесу; вайделот говорил, что для этого не нужно долго бродить среди деревьев, так как целебные травы росли там на всех полянах и в больших количествах.

В Лес Тридцати Холмов могли входить только вайделоты. Непосвященные попадали туда лишь в сопровождении жрецов. И не потому, что на вход в Священный лес был наложен запрет, а по той причине, что человек неподготовленный, без поводыря-вайделота, мог просто сойти там с ума или заболеть неизлечимой болезнью. И главное – ни в коем случае нельзя было унести оттуда даже маленького камешка, хотя камней в Лесу было полно, самых разных размеров. Того, кто на это осмеливался, ждал трагический конец, будь он хоть самим криве-кривейто[24].

Священный лес имел еще одно название – Покаянный. Тот, кто хотел очистить свою душу от скверны, покаяться в грехах, приходил сюда, чтобы принести жертвы богам и попросить прощение. Жертвы, как и все, что связано с Покайни (так дайнавы чаще всего называли Священный лес), были странными. Каждый грешник должен был принести в Лес камень – чем больших размеров, тем лучше, – и оставить его там. Таким образом кающийся избавлялся от своих грехов, а вот полного прощения он мог и не получить. Почему так, не знали даже самые старые и опытные вайделоты.

Возможно, причиной тому был капризный нрав древнего властелина, хозяина Леса, гробница которого находилась под одним из холмов. Он был таким страшным грешником, что его не принял даже огонь погребального костра. Чтобы избежать больших бед, древние люди не решились похоронить усопшего повелителя вблизи своих жилищ, и жрецы, а также самые сильные колдуны, нашли ему место в Лесу Тридцати Холмов.

С той поры все камни, которые находились в Покайни, были теплыми на ощупь в любое время года, а покайнские дубы напоминали сосны. Они были высокими, стройными, без обычных раскидистых дубовых крон, и у некоторых ветки с листвой росли практически с одной стороны. В Священном лесу были места, где человек мог согреться даже в самую лютую зиму. В общем, местность, куда привел Павила юного Скуманда, была более чем странной.

Прежде чем войти в Лес, старый вайделот натянул на себя кольчугу; точно такую же он приказал надеть и Скуманду. Юноша подивился – кольчуги были не железные, боевые, а сплетенные из тонких медных проволочек и длиной ниже колен. Подивился, но расспрашивать Павилу не стал – вайделот стал мрачнее темной ночи, и было видно, что он совсем не расположен заниматься праздными разговорами.

По дороге к Покайнскому лесу они нашли два камня – будущую жертву, – которые несли на вытянутых руках. Спустя какое-то время Скуманд вдруг почувствовал, что его булыжник начал… нагреваться! Да так сильно, что ладоням стало горячо. Но терпеть можно было, и Скуманд продолжал шагать за Павилой по узкой, едва приметной тропинке, ведущей в глубь Леса…

Скуманд, раскинув руки, лежал на плоском камне, уставившись в звездное небо. Рядом горел костер – импровизированный жертвенник – и Павила, бормоча молитвы и заклятия, пытался умилостивить повелителя Леса жертвенными дарами: молоком, смешанным с кровью черного козла, медом и хлебными зернами. Капли молока и меда, падая в огонь, тихо шипели, и юноше казалось, что из темноты к ним ползут змеи.

Едва он, по приказанию Павилы, улегся на камень, как почувствовал, что все его тело будто пронзили тысячи мелких шипов. Боль от уколов была несильной, скорее приятной, и вскоре перестала беспокоить юношу, но Скуманд чувствовал, как сквозь него течет поток неведомой энергии и поднимается в заоблачные выси. Камень был теплым, несмотря на то, что повеяло ночной прохладой, и юноше казалось, что он дремлет возле большого очага – такого, как в избе вайделота.

В какой-то момент он и впрямь забылся неким подобием сна, которое явило ему страшные картины. Скуманд увидел поле, на котором шло беспощадное сражение. Лились потоки крови, падали раненые и мертвые, воины рубились неистово, но в полной тишине, а в вышине уже кружилось воронье в ожидании скорой поживы. Не было слышно ни единого звука – ни криков раненых, ни звона мечей, ни гудения тугой тетивы лука в руках стрелка, стоявшего рядом со Скумандом. Сам он видел себя как бы со стороны – зрелый сильный муж в ясной броне, руководивший своим войском. Неожиданно откуда-то сбоку на него налетел конный рыцарь, и меч Скуманда столкнулся с его мечом. И опять все произошло беззвучно.

А потом вдруг пришла боль – такая сильная, что юноша вскрикнул. Какая-то неведомая сила подняла его в небо, в теле появилась необычайная легкость, и он полетел – нет, скорее поплыл по серебристым волнам облаков к золотому замку вдалеке, стоявшему на берегу солнечного моря, где находился (это Скуманд точно знал) бог Еро…

И в этот миг он очнулся; сновидения растаяли в черном небе золотой дымкой, и юноша очутился на земле. Камень по-прежнему был теплым, и потоки неведомой силы пронизывали каждую мышцу, каждую клеточку его тела, а вот голос Павилы стал громче и в нем послышались шипящие звуки. Скуманд скосил глаза на костерок – и обомлел. Из темноты выползла огромная змея и уставилась на вайделота гипнотизирующим взглядом. Павила стоял неподвижно, как столб, но теперь вместо молитвы древним богам он пел. Мелодия этой странной песни состояла из двух-трех звуков разной высоты, тем не менее она завораживала.