Павел Комарницкий - Мария, княгиня Ростовская Страница 25

— Да хоть Олёной звать станешь — как бы я тебе запретила? — чуть заметнее улыбнулась сестра. Мария вдруг подвинулась к ней, прижалась сильно — сестра не препятствовала. Осторожно погладила Марию по голове.

— Плохо тебе здесь, Филя?

Евфросинья молча гладила сестру по волосам.

— Ну чего ты молчишь, Филя?

— Я не молчу, Мариша. Думаю. Думаю, как сказать тебе…

Пауза.

— Нет, всё одно не поймёшь ты, Мариша, — вздохнула сестра. — Ну вот ты руку обжигала?

— Ну… — Мария не могла понять, куда клонит сестра.

— Сильно?

— Да не очень… Кипятком малость обварила…

— Ну вот… А вот ежели человек никогда в жизни не обжигался — как ему объяснишь? Не поймёт он. Вот и ты меня не поймёшь, что я чувствую, потому как не коснулась тебя такая-то беда. Ты не обижайся, Мариша.

Евфросинья прямо глянула сестре в лицо.

— И каждый день молюсь я — да минует тебя чаша сия!

— Ох, Филя! — Мария снова обняла сестру. Помолчали.

— Мне здесь спокойно, Мариша. Не так больно… Ну вот как если бы руку обваренную в холодную воду сунуть, и боль меньше сразу… Так и мне тут, в обители сей.

— Ох, Филя! — Мария не знала, что сказать. — Я так хочу, чтобы тебе хорошо было…

— А вот этому не бывать, Мариша, — Евфросинья смотрела сквозь неё. — Всё «хорошо» осталось там, — она чуть кивула головой. — Токмо ты не подумай, будто ропщу я… Не бывает мне теперь хорошо, Мариша. Бывает или плохо, или очень плохо. В самом лучшем случае — никак.

— Все сёстры у нас в сытости, одеты-обуты, слава Богу. — настоятельница обители неспешно перебирала чётки. — Работа посильная, и прихожане жертвуют порой кое-что, так что жаловаться грех.

— Вот, кстати, матушка, — Мария завозилась, доставая из-под дорожных одеяний тяжёлый кошелёк. — Тут вот двадцать гривен, не побрезгуй… От чистого сердца…

— Благодарю тебя, княгиня, — игуменья чуть склонила голову. — Добрые дела Господь всегда видит и отмечает.

— Могу я попросить, матушка… — робко начала Мария. — Сестре моей уж очень плохо. Никак не отойдёт она от того… А после смерти матушки нашей и вовсе тяжко ей.

Настоятельница вздохнула, полуприкрыв глаза.

— Господь наш токмо решает, сколько и как нам мучиться на земле этой грешной. Не беспокойся, госпожа моя. Таких сильных духом инокинь, как сестра твоя, я ещё и не видала. Беспримерна в служении Господу.

Игуменья чуть помолчала, перебирая чётки.

— Известно, многие жёнки, вдовы опять же, в минуту горести и смятения стучатся в ворота обители, дабы постричься в монахини. А после, как отойдут малость, мирские соблазны верх берут… Ну и случаются безобразия всевозможные, и брюхатеют некоторые даже… А вот сестра Евфросинья не такова, отнюдь. И злобы в ней нету никакой — многие ведь не в силах принять удар судьбы со смирением, озлобляются на всех вокруг.

Настоятельница вновь вздохнула.

— Стара я стала, госпожа моя. Сил нет совсем. Чувствую, призовёт меня Господь скоро. Так что сестру Евфросинью нам Бог послал. Буду готовить её себе на замену. Думаю, все сёстры согласятся с радостью.

— Здрав будь, княже!

— И тебе того же, великий князь Михаил Всеволодович.

В голосе князя Даниила слышалась скрытая ирония. Князь Михаил сдержал ухмылку. Ясное дело — после того случая, когда вместо восшествия на стол киевский Даниил Романыч оказался в Перемышле, изгнанный из своего Галича, чувства его к князю Михаилу трудно было назвать горячей любовью.

Однако времена меняются. Сегодня Михаил Всеволодович лично прибыл к своему вассалу, чтобы обговорить ряд важнейших вопросов. И разумеется, первейший из них — о совместной защите земель русских.

— В дом-то пустишь, Даниил Романович?

— Ха! Тебя да не пустить — возможно ли? Таран притащишь…

Князь Михаил засмеялся.

— Раз шутишь, не так всё плохо.

— Размещайтесь, гости дорогие. — Даниил махнул рукой старшему тиуну, чернявому мужику, по виду нерусскому. — Михайло, займись людьми. Пойдём, Михаил Всеволодович. Как, сразу в баньку с дороги или сперва за стол, закусить?

— Сперва разговор небольшой. А уж потом в баньку.

— Ну добро.

Во дворе возникла суета, побежали во все стороны слуги-холопы, вятшие витязи из охраны великого князя спешивались… Уже поднимаясь по лестнице на высокий верхний этаж, князь Михаил спросил:

— Что за человек в тиунах у тебя? Вроде нерусский.

— Мне крови сличать недосуг, мне от людей дело нужно, — ответил Даниил. — Цыган это. Крещёный. Михайлой я его перезвал.

— Ну-ну, — усмехнулся Михаил. — Собак дворовых Михаилами Всеволодовичами кликать не начал ещё?

Взгляды двух князей встретились, и оба разом рассмеялись

— Ладно, мне от людей тоже дело допрежь всего нужно, Данило Романыч.

— А я полагал, ты в баньке здешней попариться захотел… — в глазах князя Даниила читалась ирония.

Они уже шли по крытому переходу. По ходу князь Михаил цепким взглядом присматривался к укреплениям. Крепость Перемышля была неслабой, стены каменные, башни… Взять такой город очень и очень непросто, даже с осадными машинами.

— Смотрю я на город твой, княже… Прямо твердыня неприступная, гвоздь в сапоге у ляхов да мазовов. Не точат зубы-то?

— Как заточат, так и затупят, — Даниил шагал размашисто — Токмо мне и в Галиче неплохо было.

Михаил крякнул. Да, нечего возразить….

— Прошу! — Даниил самолично широко распахнул обе створки двери, окованной чеканной медью. — Эй! Елена, слышь? Гость у нас знатный!

Откуда-то из внутренних покоев вышла высокая, стройная молодая девушка, одетая в длинное иноземное платье глубого шёлка. Да нет, пожалуй, не такая и молодая, вгляделся князь Михаил. Лет двадцать уж, на самом краю стоит девка. Два-три года ещё, и можно в монастырь…

— Здравствуй, великий князь, — произнесла девушка мелодичным голосом, от которого в душе Михаила что-то ёкнуло. Против обыкновения, девица не поклонилась низко, а чуть присела по немецкому обычаю. Князь встретил взгляд больших серых глаз, внимательных и спокойных, и в душе ёкнуло вторично.

— Еленка, ты нам распорядись чего-нито на стол соорудить, — произнёс Даниил. — Вот, сестра моя родная. Как батюшка помер, так при мне и живёт. Родная кровь, как-никак.

В большой горнице уже вовсю хлопотали слуги, уставляя стол снедью. Елена распоряжалась ими, и князь Михаил то и дело отвлекался от беседы, следя глазами за высокой стройной фигурой. Девушка тоже то и дело бросала на князя быстрые, как просверк молнии, взгляды, тут же пряча их за частоколом густых ресниц.