Андрей Орлов - Харбинский экспресс Страница 25

— Не надо, — сказал Дохтуров.

Женя глянула без испуга, непонимающе. Более того, на губах у нее блуждала улыбка, точно сестра вспомнила нечто приятное.

— Отчего не надо?

— Поздно.

Не слушая, она прищипнула кожу на обнаженном плече покойницы и воткнула иглу. Медленно погнала поршнем желтое масло.

— Прекрати!

Павел Романович взял ее за руку. Женя вырвалась с неожиданной силой. У нее были огромные, во всю радужную, зрачки. Попыталась оттолкнуть Дохтурова.

И тут жутковатое подозрение закралось ему в душу.

— Ты впрыснула ей дигиталис?

Женя сказала сквозь зубы:

— Да. Конечно. Пусти!

— Приготовляла разведенный раствор? — Он с ужасом ждал ответ.

— Зачем?

— Затем, что я велел! — закричал Павел Романович.

— Ты ничего мне не говорил. — Женя покачала головой. Она была удивительно, невозможно спокойна. — Это обморок. Я все сейчас сделаю. Не мешай.

Она вновь склонилась над трупом. Дохтуров схватил ее за плечи, стиснул и повлек прочь. Сестра рванулась бешено — и освободилась. Он не ожидал такой силы, разжал руки. Женя отлетела назад и упала спиной на тумбочку возле кушетки. Со звоном покатился на пол серебряный поднос с пустыми ампулами и склянкой.

Павел Романович наклонился и поднял ее — склянка была с неразведенным раствором дигиталиса.

Он шагнул к медицинской сестре, которая только сейчас поднялась на ноги, развернул к себе и рванул за рукав халата. Раздался треск, рукав отскочил, повиснув на нитке. На плече у Жени была красная точка от недавней инъекции.

«Себе вколола морфий, себе! Вот дрянь! Неврастеничка! Не вынесла, извольте видеть, душевных переживаний. Морфий! Оттого и невозмутимость. Она в наркотической эйфории…»

Тут отворилась дверь смотровой, и в неширокую щель просунулось лицо городового. Он посмотрел на растрепанного доктора, на его изгаженные брюки, на медицинскую сестру в разорванном халате. Глаза у стражника округлились.

А потом он взглянул на кушетку.

— Вашродь… господин доктор… что ж это?..

— У ней обморок! — крикнула Женя.

— Обморок?.. — Городовой шагнул в смотровую. — Марья! Машенька!..

Голос у него оборвался. Он повернулся, посмотрел недоуменно, непонимающе. Потом кровь отхлынула у него от лица.

Следом сунулся один из приказчиков. Павел Романович бессильно наблюдал, как тот подходит к кушетке, склоняется над покойницей.

— Так ведь померла… — пролепетал приказчик. Он быстро перекрестился. — Упокой ее душу… Тут прямо и померла! У дохтора в лазарете!

— По-мер-ла?.. — очень тихо переспросил Семичев.

И вдруг взревел:

— Как же так?! Что вы с ней сотворили, ироды?!

Павел Романович побледнел. Он ничего не ответил — да и нет слов, что помогут в такую минуту.

Лицо Семичева сделалось вдруг пугающего свекольного цвета. Городовой схватился за ворот шинели, рванул. Отлетел вырванный с мясом крючок. Глаза у Семичева выпучились, он силился что-то сказать, но из горла слышался только нечеловеческий, гортанный клекот.

В приоткрытую дверь сунулся второй приказчик. Но ни тот, ни другой никак не смогли помешать тому, что случилось далее.

Семичев по-бычьи помотал головой и вдруг схватился за рукоять своей шашки. Одним махом вырвал из ножен. Клинок со свистом описал в воздухе стремительный полукруг.

Женя взвизгнула и швырнула в городового пустой шприц, который все еще держала в руке.

Городовой рубанул наотмашь, и Павел Романович ощутил — будто ледяным ветром обдало макушку. Невольно он наклонился и схватился рукою за голову. И оттого не видел, как снова взметнулась шашка.

А потом вдруг оказалось, что он лежит навзничь и смотрит на потолок. С потолком было неладно: из белого он быстро становился розовым, а после и вовсе алым. Комнату наполнили звуки, природу которых он не мог понять. Но звуки те были весьма неприятны.

— Словно кабан тонет в трясине, — подумал Дохтуров.

И тут вдруг потолок завертелся в глазах, а после стало темно.

Глава пятая

РЕЧНАЯ ПРОГУЛКА

— А дальше было просто, — сказал Павел Романович. — Суд, лишение диплома. И высылка.

— Куда же, позвольте спросить? — поинтересовался Сопов. Он приподнялся на локте и посмотрел на бывшего доктора. Изучающее посмотрел, с интересом.

— В Иркутск. Там снимал квартиру. Тетушка не оставила в бедствии, да и у меня имелись кое-какие средства. Выписывал поначалу «Медицинский вестник», после забросил. Действительность оказалась куда интересней. Приобрел опыт, который в Петербурге и за двадцать лет бы не стяжал.

— Позвольте, — проговорил Сопов, — насчет опыта спору нет… на своей природе, так сказать, оценил… но вам ведь запрещено было практиковать, не так ли?

— Запрещено. А что прикажете делать, когда земских врачей не хватает? Сперва приглашали для консультаций. А там…

— Небось и абортами промышляли? — Сопов натужно откашлялся. — Это уж как водится… Прибыльное дело.

Павел Романович коротко глянул на купца, но ничего не ответил.

— Очень трогательно, — сказал Агранцев, — только не проясняет нашего дела. Может, вы, доктор, еще кого невзначай уморили — уже на новом месте?

— Это верно, — проговорил Павел Романович, — это вы, ротмистр, в самую точку попали. Случалось. Соревноваться с вами не берусь, так как ваши подвиги на японской войне мне неведомы. Однако с охотниками-чалдонами дважды зимовать приходилось. От них научился стрелять. Не скажу, чтоб белке в глаз, но со ста саженей в лоб кладу волку без промаху.

— Револьвер?

— Карабин. А из револьвера упражнялся по крысам, на засеках перед зимовьем. Тут уж за мной мало кто мог угнаться. Прошу прощения за нескромность.

— Откуда ж у тамошних аборигенов револьверы взялись?

— Вот это как раз не диво, — неожиданно вмешался Сопов. — С германского фронта людишки побежали — много чего с собой принесли.

— К черту, — сказал Агранцев. — Мне до этого дела нет. Вы лучше скажите, что с вашей сестричкой-медичкой сталось?

— А ничего, — ответил Дохтуров. — У ней, оказалось, ребенок имелся. С матерью ее проживал. На тот момент как раз четыре года исполнилось. Суд приговор и смягчил. Штраф наложили — да только какой с нее штраф? Я о ней больше не слышал. Помнится, рассказывал кто-то, будто в Красный Крест поступила. Корпию щипала, под патронажем Ее Императорского Высочества.

Сопов пожевал губами.

— Кажется, снимаемся, — сказал он. — Слышите, вода заурчала?

«Самсон» в самом деле отваливал от причала. Между правым его бортом и причальной стенкой ширилась полоса темной стальной воды, на которой беззаботно качались бумажные оборванные цветы, надкушенные баранки и прочая мелочь. С берега отчаянно замахали шляпами.