Бен Кейн - Дорога в Рим Страница 25

Правду рассказывать бесполезно — никто не поверит, слишком уж она фантастична. К тому же никто не должен знать о его даре прорицания. Значит, исход один — смерть под пытками. Гаруспик горько усмехнулся: неужели возвращение дара было жестокой шуткой богов? Знаком, что для Ромула все кончено и помочь ему нельзя?

Тут Тарквиний заметил в стене, всего в полусотне шагов, открытую дверь, рядом с которой стоял перепуганный писец и отчаянно махал ему рукой. Если нырнуть в проход и успеть захлопнуть дверь — легионеры могут и не догадаться, куда он скрылся.

Тарквиний изо всех сил припустил к выходу.

Глава VI

«VENI, VIDI, VICI»

Понт, север Малой Азии

Простой легионер не имеет права отдавать команды. Однако Ромул знал, что не выкрикнуть приказ — значит погибнуть самому и погубить товарищей: навстречу, грозя разнести их часть строя, неслась тройка колесниц. Откинув голову, он взревел:

— Целься! Залп!

Ближайшие легионеры не замедлили подчиниться: бездействовать перед лицом смерти никому не хотелось. Опершись на скутумы, они метнули копья — десятки крепких пилумов разом полетели во врага. На таком расстоянии легионеры били без промаха: зазубренные железные наконечники пронзали упряжь, впивались в конские шеи и спины, двоих возниц сбросило на землю. Лошади, обезумев от боли, неслись теперь сами по себе — по-прежнему не сворачивая. Один из возничих, державшийся чуть позади двух других колесниц, остался жив и теперь с оглушительным воплем гнал коней вперед.

Две передние колесницы врезались в плотный строй римлян — Ромул с ужасом смотрел, как раненые животные ударили грудью в стену щитов, по-прежнему волоча за собой колесницы с бешено вращающимися серпами. Кого-то из легионеров отшвырнуло в гущу строя, других бросило под тяжелые копыта, но еще горшая участь ждала стоявших сбоку — на их долю пришлись прикрепленные к колесам серпы. Над отрядом разнесся вопль ужаса, клинки впились в тела, хлынула кровь.

Ромул с усилием заставил себя обернуться к последней колеснице. Боевые кони, натренированные топтать людей, ворвутся в строй за два-три человека от них с Петронием. Пальцы Ромула стиснули древко второго пилума так, что побелели костяшки пальцев. Пилум бесполезен. Серпы по эту сторону колесницы ударят в Петрония — и в него самого.

Среди легионеров поднялись вопли, кто-то, толком не прицелившись, метнул дротики, которые пролетели поверх несущейся на строй колесницы. Ромул чуть было не поддался панике, к горлу подкатил ком, тело словно окаменело. Вот как, оказывается, выглядит смерть…

— Ложись! — взревел Петроний. — Быстро! Ромул повиновался — думать о задней шеренге было некогда. Выставив скутум вперед, он растянулся на камнях рядом с Петронием, кое-кто последовал их примеру, остальные в панике бросились бежать — слишком поздно. Ромул сжался, в лицо вонзился край нащечника, и боль помогла сосредоточиться. Митра! — отчаянно взмолился он. Не дай мне такой гибели, не дай колеснице рассечь меня серпами!..

В ухо, прижатое к камням, несся грозный гул от бьющих в землю копыт, сверху свистел вспарываемый лезвиями воздух — над Ромулом мелькнула одна пара серпов, за ней вторая. В задних рядах, принявших на себя удар колесницы, раздались вопли. Лежащий рядом Петроний не шевельнулся, и у Ромула вдруг пересохло во рту — неужели погиб? Спас ему жизнь, как некогда Бренн, взамен отдав свою?.. Оглянувшись вслед промчавшейся колеснице, Ромул пошевелил пальцами: руки и ноги целы — слава богам! Однако радость тут же затмилась виной из-за гибели Петрония.

Кто-то с размаху хлопнул его по плечу.

— Считай, что не зря спас мне шкуру в Александрии! Теперь квиты! — Конский гребень на шлеме Петрония срезало вчистую, зато под шлемом сияла ухмылкой физиономия без малейшей царапины.

Ромул взвыл от восторга.

— А я-то думал, тебя убило!

— Фортуна — шлюха еще та, — расхохотался Петроний. — Да нынче, видно, ко мне благоволит!

Оба поглядели назад, где колесница, затормозив от столкновения с широким римским строем, наконец остановилась, и легионеры яростно набросились на нее, как изголодавшиеся волки, — убивать коней и возницу. Клинки тут и там вонзались в конские тела и упряжь; возничий, вместо того чтобы сдаться на милость римлян, в приступе храбрости схватился за меч, но даже не успел вынуть его из ножен — полдесятка гладиусов разом вонзились ему в руки и горло. Тело завалилось на бок, однако этого было мало: кто-то из солдат, насмерть перепуганный колесничными серпами, взмахнул мечом и отсек врагу голову — с лица врага даже не успело сойти изумление. Кровь хлынула легионеру на ноги; наклонившись, он сбил с возницы шлем и поднял над собой кровавый трофей. Легион разразился диким, первобытным воплем ярости.

Несмотря на многочисленные потери, римский строй умудрился выстоять. Правда, в шеренгах тут и там зияли бреши — линия щитов была нарушена, а ведь бой едва начался. В первые ряды тут же выдвинулись задние легионеры, занимая место павших, однако радость от удачного отпора длилась недолго: вновь послышался топот копыт — атака продолжалась. В строю послышались проклятия.

Сквозь задние шеренги, развернутые в противоположную сторону, Ромул разглядел понтийскую конницу, которая обошла Двадцать восьмой с флангов и теперь готовилась обрушиться на незащищенный тыл. Выстоять против конницы — дело для пехоты почти невозможное. В битве при Фарсале это удалось: по приказу опытных командиров легионеры целили пилумами противнику в лицо, чем и обратили врага в паническое бегство. Забытый легион тоже когда-то остановил конную атаку специально откованными длинными копьями, от которых лошади шарахались, отказываясь идти вперед. Однако сейчас прежних оптионов в строю не было — и солдаты, вооруженные лишь дротиками, понимали, что после единственного залпа их просто втопчут в землю. В задних рядах нарастал панический ропот.

Смерть, впрочем, грозила не только арьергарду — за колесницами, как успел увидеть Ромул, идет пехота. Уцелевшие центурионы тоже об этом помнили.

— Кругом! Перестроить ряды! — крикнул ближайший. — Шевелитесь, придурки!

Ромул повернулся. И тут же об этом пожалел.

Размахивая мечами и копьями, пельтасты и туреофоры стремительно приближались, выкрикивая боевой клич. Римские ряды, по-прежнему толком не выстроенные, местами дрогнули — слишком многим была памятна александрийская атака, когда на римлян шли яростные соплеменники нынешнего врага. Зажатый между неистовыми пехотинцами и наступающей с тыла конницей, легион уже ни на что не надеялся.