Михаил Шевердин - Санджар Непобедимый Страница 25

— Хорошо, — заметил Али–Мардан, — только пусть… вот вы, бек, устройте пир у себя в Тенги–Хараме. Вы любитель улака. — И он повернулся всем своим грузным телом к последнему гостю.

— Да, можно устроить, — протянул тот, кого назвали беком.

— Вы сами… понимаете, сами! — крикнул Ползун.

Бек сжался и низко опустил голову.

— Еще что? — Ползун обвел всех взглядом. — Нет ничего… Так я прочитаю письмо из Ташкента. Ну, тут вначале разные приветствия и вежливости. Я о деле. Так, так… «организация неудачная»… Нет, не то. Вот–вот, слушайте:

«Мы — люди новой жизни, мы против тирании эмира и против религиозных мракобесов. Вы это, конечно, знаете. Достоуважаемейший Бехбуди нас учил: «Идите с простым народом, пока он вас слушается». Вы это забыли. Узду сняли и думали, что одного недоуздка достаточно. Вот теперь и проливаете слезы обиды. Народ ускакал на скакунах ярости далеко и опередил вас, и сбросил вас с коней. Открытой борьбой против советов вы ничего не сделаете. Теперь есть только один путь. Очень умные и достойные люди так и сделали. Сделайте так и вы. Откройте объятия большевикам, но делайте и поступайте во всех делах по совести. Воинам ислама тем самым поможете больше, чем если будете с ними, в их стане. Так мы счастливо принятыми мерами укоротим руки наших врагов, и усилия этих злоумышленников–большевиков обратятся на их же голову…»

Сделав паузу, горбун прибавил:

— Подписи очень почтенных людей. Понятно?

Собравшиеся закивали головами. Али–Мардан нервно теребил бороду. Да и остальные гости были несколько возбуждены: во всем собрании не замечалось обычной чинности и благолепия, были отброшены вежливые эпитеты и обращения, принятые на совещаниях высокопоставленных лиц.

Последние годы наложили суровый отпечаток на всех собравшихся. Али–Мардан, уже несколько лет под именем Кудрат–бия руководивший крупной шайкой басмаческих головорезов, потерял весь блеск и вылощенность придворного; он очень постарел, огрубел во время походов и вечных скачѳк по степям и горам, преследуемый по пятам отрядами красноармейцев. Кто бы сказал, посмотрев на этого, неопрятного на вид, степняка от которого на версту несло лошадиным потом и чесноком, что он еще не так давно блистал в светском обществе Лондона и Берлина в качестве восточного князя — неофициального представителя сказочной Бухары? А что стало с неукротимым Саид Ахмадом, недавним владетелем тысячных стад, богатейшим скотоводом, дикий произвол которого в степях Карнапчуля вызывал недовольство даже среди прочих феодалов Бухары? Он стал робок, его трусливая натура проглядывала в каждом слове и жесте.

Были здесь и другие, еще недавно могущественные властители душ и имущества дехкан — крупные землевладельцы, обладатели несметных богатств, ныне лишившиеся почти всего и потерявшие почву под ногами. Их уже страшило всякое действие, и многие из них рады были уцепиться за малейший повод, чтобы уклониться от открытой, активной борьбы против советской власти и забиться в щели, сохранить любой ценой свою шкуру. Таким поводом, и при том очень благоприятным, было прочитанное письмо.

Но ишана Ползуна трудно было провести. Важно погладив бородку, он произнес:

— Для начала каждый внесет на пользу дела по мере своих сил и щедрости. Кто и сколько?

Но так, как никто не торопился отвечать, а на лицах гостей появилось весьма постное выражение, Ползун угрожающе протянул: «Помните обещание!» и при этом закатал левый рукав халата. На белой коже руки можно было прочитать вытатуированную синеватую надпись, сделанную арабскими письменами:

«Нарушитель обета прогневит его!».

Все гости, словно загипнотизированные, также засучили рукава; у всех оказалась такая же надпись. Проделав это, каждый со вздохом поспешил заявить:

— Пятьсот!

— Четыреста!

— Тысячу !

Поглядывая исподлобья на своих гостей, Ползун разгладил на колене лист бумаги и начал записывать фамилии и цифры.

Против некоторых он делал приписки. И тогда каждый вытягивал шею и старался рассмотреть, что там записано. Переписав всех присутствовавших, ишан Ползун объявил, в чем дело:

— Деньги — деньгами, но Саид–Ахмад пригонит, кроме того, пятьсот баранов, Нурулла–бай из Гиссара — четыреста, Мингбаши–казак даст двадцать коней. Нужно, чтобы Гияс–ходжа с вакуфа отправил воинству парваначи сто арб сухого клевера, Чунтак тоже сто.

Он еще долго перечислял, что нужно поставить натурой.

— А зачем, — вдруг захрипел Саид–Ахмад, — что я один здесь, что ли? Почему я должен платить? Пусть платит Нурулла–бай. Он богат. Он сумел приладиться и к нашим, и к вашим, и мусульманину друг, и цыгану брат.

— Что? — завопил Нурулла–бай. — Ах ты, бездельник! А ну–ка скажи, где ты прячешь свои мешки с золотом, а? А ну–ка раскошеливайся.

— Видел ты мое золото, старый вор?

— У меня никаких лошадей нет, — кричал на другом конце михманханы Мингбаши–казак, — какие там кони! У меня нет ничего, кроме беременной кобылы. У Чунтака в долине Каратага целые косяки гиссарских коней гривами трясут, пусть поносят на своих гладких спинах воинов ислама!

— Да что ты, бузой что ли налился? Откуда у меня кони? Враки!

— Эй, Ползун, запиши ему покрепче, он все врет.

— Сам врешь, сын проститутки…

— Ты сам…

Шум поднялся, как на кишлачном базаре…

Долго еще переругивались бы почтенные гости, но Ползун грубо прикрикнул на них, и, такова была власть этого человека, все умолкли.

Только Чунтак шипел и плевался, отчаянно размахивая руками: «Коней ему захотелось, убийца, разбойник!»

— Я не понимаю, из–за чего они расстраиваются, выходя из спокойствия и благодушия, — елейно протянул Уста Гияс. — Или мусульмане окончательно оставили веру отцов, или вы стали так беспомощны, что потеряли всякую власть над своими кишлаками… Поезжайте к себе, прикажите рабам, и все, что нужно, вам приведут и принесут. И это будет даже лучше. Не вы баи и помещики, а сам народ, простой народ будет помогать армии ислама. И пусть посмеет потом кто–нибудь сказать, что дехкане, черный народ, друг большевиков и Красной Армии. Но гости снова начали возражать. Спор затянулся.

— Нам известно, — после долгих колебаний, нехотя проговорил Ползун, и лицо его перекосилось, — до нас дошло, господин парваначи…

Он запнулся на полуслове, потому что Кудрат–бий, ничего не говоря, мрачно посмотрел на него. Но Ползун был не из тех, кого можно было запугать так легко. Как ни в чем не бывало, он ровным голосом продолжал:

— Мы хотели бы только напомнить вам, господин парваначи, что по решению наших высоких друзей в Ташкенте и вы… и вам следовало бы…