Джеймс Купер - Осада Бостона, или Лайонел Линкольн Страница 26

— Поскольку разрешить этот вопрос по плечу разве только царю Соломону, — отозвался Макфьюз, — то не лучше ли нам сделать арбитром нашего хозяина мистера Сета Седжа, который, судя по выражению его лица, унаследовал, должно быть, частицу мудрости древнего иудейского монарха?

— Какой же Сет монарх? — вмешался Джэб, оторвавшись от своего картофеля. — Монарх — это король, надутый, важный, а сосед Седж пускает к себе Джэба и дает ему поесть, как добрый христианин.

— Рассуждения этого малого не лишены здравого смысла, майор Линкольн, — сказал Полуорт. — Он чутьем умеет отличить добро от зла — недаром он наносит визиты в часы еды.

— Боюсь, что бедняге просто нечего есть дома, — сказал Лайонел. — А так как он был одним из первых, с кем я свел знакомство, возвратившись на родину, то по моей просьбе мистер Седж открыл ему доступ сюда в любое время дня и прежде всего — в те часы, когда он может отдать дань твоему искусству, Полуорт.

— И очень хорошо, — сказал Полуорт. — Гастрономическая неискушенность так же мила мне, как девичья наивность… Будьте так любезны, Макфьюз, отрежьте мне грудку этого дикого гуся… Нет, нет, повыше, пожалуйста.

Прелестные птицы несколько жестковаты возле крыльев…

Впрочем, простота в принятии пищи — в этом секрет жизни, господа. Ну, и еще, конечно, в том, чтобы еды было вдоволь.

— На этот раз вы правы, — смеясь, отвечал гренадер, — ибо этот гусь был одним из фланговых стаи и проделал вдвое больше маневров, чем все остальные, а может быть, я разрезал и его не так, как следует… Однако, Полли, вы еще не рассказали нам, каковы ваши успехи в рядах легкой пехоты.

Капитан Полуорт, который к этому времени уже успел основательно ублаготворить свой желудок, утратив вместе с тем значительную часть предобеденной важности, ответил на сей раз куда менее высокомерно:

— Если Гедж не произведет какой-нибудь реформы в наших занятиях, он загоняет нас насмерть. Ты, верно, слышал, Лео, что все фланговые роты освобождены от несения караула для обучения новым приемам. Они полагают, что тем самым облегчили нашу участь, но единственное облегчение, которое я ощущал, наступает в те минуты, когда раздается команда остановиться и открыть огонь. Тут, признаться, секунды этак две испытываешь воистину райское блаженство.

— Вот уже вторую неделю я беспрерывно убеждаюсь в этом, слушая твои стоны, — заметил Лайонел. — Но что вы думаете по поводу этих новых упражнений, капитан Макфьюз? Не задумал ли Гедж чего-нибудь помимо обычных маневров?

— Вы спрашиваете меня о вещах, сэр, которые мне совершенно неизвестны, — отвечал гренадер. — Я солдат и повинуюсь приказу, не пытаясь проникнуть в его цель и не рассуждая. Мне известно только одно: как гренадеры, так и легкая пехота освобождены от несения караульной службы, и мы ежедневно отмеряем довольно изрядные концы маршем и контрмаршем, к чрезвычайному огорчению нашего Полли, который теряет в весе с такой же быстротой, с какой приобретает выправку.

— Вы находите, Мак? — обрадованно вскричал Полуорт. — Значит, я проделываю эти треклятые упражнения не совсем зря? Обучать нас муштре они поставили коротышку Гарри Скипа, а у него, мне кажется, самые непоседливые ноги во всем войске его королевского величества.

Вы согласны со мной, мистер Седж? Вас, кажется, необычайно заинтересовал этот вопрос?

Уже упоминавшийся выше персонаж, к которому были обращены слова капитана, стоял, окаменев, с тарелкой в руке, весь обратившись в слух, словно предмет разговора пригвоздил его к месту, однако глаза его были при этом опущены долу, и он даже отвернулся от собеседников, как бы не желая привлекать к себе внимания. Сет Седж был владельцем дома, в котором Лайонел снимал себе квартиру. Семью свою он только что отправил в деревню — он объяснял это тем, что ему трудно прокормить ее в городе, где царит такой застой в делах, — сам же остался дома, Чтобы охранять свою собственность и обслуживать постояльцев. Человека этого можно было признать воплощением душевных и телесных качеств, отличающих определенную часть его соотечественников. Немного выше среднего роста, тощий, угловатый, неуклюжий, он, — казалось, состоял из одних сухожилий и костей. У него были маленькие черные глазки, и трудно было поверить, что светившиеся в них проницательность и ум свободны от хитрости и расчетливости. Лицо у него тоже было тощее и желтое, а выражение лица суровое и замкнутое. На неожиданный вопрос Полуорта мистер Седж отвечал осторожно и сдержанно, как всегда.

— У мистера Гарри Скипа довольно беспокойный характер, но для офицера легкой пехоты это ведь как раз то, что надо. Теперь, когда генерал ввел эту новую возню с солдатами, капитан Полуорт, наверно, сильно утомляется, шагая в строю.

— А что вы думаете по поводу этой «возни», как вы изволили выразиться, мистер Седж? — спросил Макфьюз. — Вы человек наблюдательный и, должно быть, хорошо знаете ваших соотечественников. Собираются ли они драться?

— Крыса кусается, если кошка загонит ее в угол, — сказал Седж, не поднимая глаз.

— А разве американцы считают, что их загнали в угол?

— Да, пожалуй, народ думает так, капитан. Страна сильно перебаламучена из-за гербовых марок и чая. Но, когда народ не привык сорить деньгами и умеет довольствоваться простой пищей, его никакие законы не согнут в дугу.

— Значит, вы не считаете это непомерным угнетением, мистер Седж, — вскричал гренадер, — если вас просят немного раскошелиться на налоги, чтобы ваш покорный слуга был достойным образом экипирован, когда пойдет сражаться за ваши права?

— Ну, что до этого, капитан, то, я полагаю, мы сами сумеем постоять за себя, если потребуется, хотя поднимать драку без особой нужды наш народ не захочет.

— В таком случае, мой дорогой Седж, скажите, чего, собственно, хотят все эти ваши «Комитеты безопасности» и «Сыны Свободы», как они себя называют, устраивая парады, запасая провиант, выкрадывая пушки и проделывая прочие не менее жуткие вещи? Ха! Неужто они и вправду думают запугать английских солдат дробью своих барабанов? Или они просто забавляются, играя в войну, как мальчишки на каникулах?

— Я заключил из этого, что народу не до шуток — он взялся за дело всерьез, — все так же невозмутимо отвечал Седж.

— За какое же дело? — спросил ирландец. — За ковку цепей, чтобы мы могли на этот раз уже по-настоящему заковать его?

— Ну, если вспомнить, что народ сжег марки, выбросил чай в море и начал после этого решать свои дела сам, — возразил Седж, — то, мне сдается, он не отступится от того, что считает правильным.

Лайонел и Полуорт громко рассмеялись, и Лайонел заметил: